Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

Сестра пожала плечами. Я не стал ей рассказывать о дочери Кати из Петрыкино, хотя у меня от волнения и прорвалось: «Валя! — Потом — Варя…»

Впервые в тот день я отказался от обезболивающего укола и просил моего строгого доктора выписать меня, утаив от него, как занят был воспоминаниями и долгими поисками голубого привидения все эти дни — оно отвлекало меня от мучительных болей.

«К чему мне приписать виденье это? — спрашивал поэт. — Сердцу и судьбе!»

— Да, — соглашаюсь я с поэтом.

И мой жребий спустя пятьдесят лет после войны — не исключение.

1993

Госпиталь.

Николай ВЕЛЕНГУРИН

В БОЯХ ЗА КУБАНЬ

1. В горах Кавказа

Привольная степная станица Староминская, раскинувшаяся вдоль широкой реки Сосыка. Это о ней писатель Борис Крамаренко написал роман. И хотя он и назвал его «Плавни», но плавень в нашу предвоенную пору уже не было. Вывели их колхозы. За речкой раньше красовалась зеленая роща. Это о ней, по словам нашей учительницы Марии Антоновны Косенко, получившей в 1939 году в Кремле орден Трудового Красного Знамени, Михаил Иванович Калинин вспомнил, как одном из самых примечательных и красивых мест станицы. И с грустью узнал, что староминчане не сохранили ее.

В то памятное военное время я и другие ученики средней школы Староминской, размещавшейся в самом красивом и большом двухэтажном здании станицы, бывшем атаманском дворце, часто ходили по земле, где когда-то росла роща, и собирали немецкие листовки, поднимались на вышку школы, неся вахту. И если замечали приближение немецких самолетов, трезвонили в колокол. И школьники гурьбой выбегали из здания, прячась в рядом вырытых траншеях.

Постепенно редел наш мальчишеский десятый класс. Взяли в разведку Колю Тесейко и Бориса Чиркова, и они так и не вернулись из одного рейда в тыл немцев за Ростовом и Таганрогом.

После десятого класса райком комсомола и комендант войск НКВД создали в станице комсомольский отряд по охране железной дороги и моста. Мне пришлось быть политруком этого отряда и охранять вместе с другими мост и железную дорогу, вылавливая иногда диверсантов. А немцы подходили все ближе.

Помню, перед уходом из станицы я купил маленькую клеенчатую записную книжку. И вот с этим клеенчатым блокнотом и заплечной сумкой 30 июля 1942 года на рассвете мы покинули станицу. Паспорта у нас отобрали в военкомате несколько месяцев назад. Видимо, из боязни, что уйдем преждевременно куда-нибудь подальше от войны. Взамен выдали справки, что паспорт взят на хранение. В военкомате пообещали нам, что нас, выпускников десятого класса, рождения 1924 и 1925 годов, направят в военные училища. А где они, эти училища, если гитлеровцы прорвались в конце июля 1942 года через Ростов и Кущевскую и устремились на юг, к Краснодару, Армавиру и Новороссийску.

Мы шли по пыльной дороге на юг. А над нами летали немецкие самолеты и сбрасывали бомбы, обстреливаличиоссе, пролегавшее через Новоминскую, Стародеревянковскую, Каневскую, Брюховецкую, Переяславскую, Тимашевскую и Новотитаровскую. Все эти станицы помечены в моем блокноте во время нашего крестного пути на юг. Но вот что удивительно: покинутые всеми, мы двигались на юг, твердо веря в то, что победа будет все же за нами. Наши светлые и незамутненные души и сердца свято верили в то, что говорили дорогие нам учителя школы. И когда в тенистом парке станицы Каневской случайно встретились с бог весть как оказавшимся там политруком и он заверил нас в том, чему сами верили и не верили, мы воспрянули духом.

А потом наш ровесник, эвакуированный из Ленинграда десятиклассник, худой, вытянувшийся, как тополек, Володя Зотов, всю дорогу некрепким баритоном пел арии из любимых им оперетт. Запомнились лишь строки из «Ваверлея».

Было знойно, пыль поднималась столбом над шоссе. Мы страдали от жажды. И однажды, добравшись до придорожного колодца, вытащили ведро воды. Но его у нас вырвала из рук подскакавшая группа конников из корпуса Кириченко и с жадностью стала пить из ведра. У некоторых на голове были окровавленные белые повязки: только что вырвались из боя. Они сразу же ускакали по дороге. Так в первый раз мы увидели наших воинов, побывавших в боях. Где-то за Тимашевской нас накрыли немецкие самолеты. Мы бросились в придорожные лесополосы. Рядом со мной лежит светловолосый парнишка, прижавшись щекой к земле и закрыв глаза. Его лицо побелело, и при каждом тупом разрыве бомбы он весь вздрагивает. Над нами со свистом проносились осколки, сбивая листву. Но и в эти мгновения я смотрел на дорогу. Там метались не успевшие спрятаться люди. Они падали, подсеченные осколками бомб. Обезумевшие лошади опрокинули повозки с вещмешками и бессильно бились, пытаясь вырваться из упряжек. Крики, стоны, визг рвавшихся бомб и дробный стук пулеметных очередей с самолетов стояли над дорогой.

Когда самолеты улетели, я и другие ребята бросились на шоссе. Поднимаем раненых, повозки и укладываем на них пострадавших. Это было первое боевое крещение семнадцатилетних безоружных юнцов — староминчан.