Читаем Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне полностью

Гулко, одна за другой ударили подтянутые к станице наши батареи. Впереди всполохи огня, взметнувшаяся веером земля. И сразу застучали немецкие пулеметы. Ждем самолетов. Но их все нет. Наконец, несколько наших самолетов пролетели над немецкими окопами и скрылись.

Все больше светает. Впереди взметнулись клубы дыма. Это наши саперы ставят дымовую завесу. Взлетела в небо ракета — сигнал к наступлению.

— Вперед, товарищи! — кричу бойцам и сам бегу вперед. Смотрю на товарищей — они рядом, не отстают. Уже совсем светло. Отчетливо виден каждый бугорок, схваченные морозом лужи, каждая впадина. Впереди дымовая завеса, но и она постепенно рассеивается. Бежим рывками — метров десять и к земле. Иначе нельзя — пули как град. Только слышен посвист пролетающих мимо нас пуль. Снова вперед. Никто из отделения не отстает. Кто-то из «старичков» отделения в горячке и запале бежит прямо по замерзшей луже. Ледок проламывается, и «старичок» хлюпает ботинками по воде. Успеваю крикнуть: «Обходите лужи! Иначе ноги будут мерзнуть!» В эти секунды подумалось и об этом.

Рядом со мной Василий Петренко, почти земляк, кубанец, отличный стрелок. Он уже примеряется и дает короткую очередь. Но вижу — рановато. Слева курган. Под его прикрытие уже бросилось несколько бойцов. А вдоль него веером хлещут пули немцев. «Сюда!» — кричу бойцам.

Пока все живы и никто не отстал. Всматриваемся: впереди чистое поле. В метрах пятидесяти бугорки. Еще один рывок, и мы снова найдем прикрытие. Показываю бойцам на бугорок. Они понимают без слов. Совсем близко окопы немцев. Наши батареи продолжают обстрел окопов и узлов сопротивления немцев. Особенно помогла нам истребительно — противотанковая 45–миллиметровая пушка, расположенная восточнее нас, которой командовал, как я позже узнал, лейтенант Алексей Василина. Меткими орудийными выстрелами он подавил пулеметный расчет немцев, который мешал нам двигаться вперед.

В те минуты я бежал буквально через визг рвавшихся снарядов») бомб, веерную россыпь впивавшихся рядом с тобой немецких пуль. От них только мелкие всплески на земле. Смотреть некогда, ты несешься вперед, не чувствуя ног под собой, но зорко и мгновенно все замечаешь и фиксируешь в сознании. Все это в какие-то доли секунды. Тело в мгновенной реакции пригибается, виляет, падает, вскакивает, мчится вперед. И ты как наблюдатель, как невероятной мощности электронно — вычислительная машина каким-то подсознанием все это фиксируешь на ходу, на лету, уже бог весть каким подсознанием и сознанием мгновенно подчиняется мозгу твое тело. Ты знаешь цель — как можно быстрее, словно там твое спасение, ворваться во вражеские окопы. И еще знаешь и помнишь: за тобой отделение солдат. И ты не один на один с войной.

Еще рывок, и мы у немецких окопов. Но подняться трудно: над нами висят немецкие пикирующие бомбардировщики, заходят на поле боя один за другим. Летит земля, секут все вокруг осколки рвущихся немецких бомб. Несколько человек из отделения легко ранены, но никто не покидает строй. Да и уйти некуда. Понимаем: наше спасение — бросаться вперед. Вот и просвет: самолеты улетели. Берем в руки гранаты, на бегу швыряем в окопы. Направляю автомат, на бегу даю длинную очередь. Подбегаем к окопам. Справа — дзот. Подбираюсь к нему и бросаю противотанковую гранату. Взрыв и крики немецких солдат. Даю очередь из автомата вдоль окопов. Замечаю: падают солдаты в зеленых шинелях. Разгоряченные схваткой бойцы отделения прыгают в траншею. Одним из первых — Андрей Мешков, сибиряк. Он стреляет в замешкавшихся немецких солдат. И в эту минуту меня горячо и больно ударило в руку и ногу. «Не ко времени это!» — мелькнуло в голове. Бедро как-то одеревенело. Но автомат не бросаю, стреляю. Немцы выбиты из окопа. Лишь где-то вдалеке, за изгибом, раздаются их выстрелы. Рядом со мной лежат раненые бойцы. Подумалось: «Значит, не я один…» Перевязку не делаю. Лишь спустя ее сделали мне в медсанбате. И уже там я узнал, что в меня стреляли немцы, видимо, из приземистых окраинных хат автоматными очередями, вперемешку с разрывными пулями. Потому что вторая, ударившая в бедро, была разрывной. Потом в бедре нашли множество осколков. А одна пуля, попав в мой карман с патронами, вонзила один из них в ногу.

Не очень удобно, но стреляю, окапываюсь у разрушенного дзота. Прошу ребят держать под прицелом фланги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зной
Зной

Скромная и застенчивая Глория ведет тихую и неприметную жизнь в сверкающем огнями Лос-Анджелесе, существование ее сосредоточено вокруг работы и босса Карла. Глория — правая рука Карла, она назубок знает все его привычки, она понимает его с полуслова, она ненавязчиво обожает его. И не представляет себе иной жизни — без работы и без Карла. Но однажды Карл исчезает. Не оставив ни единого следа. И до его исчезновения дело есть только Глории. Так начинается ее странное, галлюциногенное, в духе Карлоса Кастанеды, путешествие в незнаемое, в таинственный и странный мир умерших, раскинувшийся посреди знойной мексиканской пустыни. Глория перестает понимать, где заканчивается реальность и начинаются иллюзии, она полностью растворяется в жарком мареве, готовая ко всему самому необычному И необычное не заставляет себя ждать…Джесси Келлерман, автор «Гения» и «Философа», предлагает читателю новую игру — на сей раз свой детектив он выстраивает на кастанедовской эзотерике, облекая его в оболочку классического американского жанра роуд-муви. Затягивающий в ловушки, приманивающий миражами, обжигающий солнцем и, как всегда, абсолютно неожиданный — таков новый роман Джесси Келлермана.

Джесси Келлерман , Михаил Павлович Игнатов , Н. Г. Джонс , Нина Г. Джонс , Полина Поплавская

Детективы / Современные любовные романы / Поэзия / Самиздат, сетевая литература / Прочие Детективы
Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги