Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

По паспорту, формуляру, он — ЯК — третий, самолет — истребитель рождения 1943 года. Участник Великой Отечественной войны, имеет ранения. Благодаря Рубцову не очень тяжелые. Рубцов умел так закрутить ЯК в схватке с противником, умел это сделать так ловко и вовремя, что огненные трассы недругов почти всегда проходили мимо. Случалось, конечно, задевали. Но не смертельно.

Рубцов берег самолет. В непогоду сам его укутывал непромокаемым чехлом. И делал это еще недавно, в начале прошлой осени. Ну, а затем…

Затем… на противоположной границе летного поля появились другие самолеты. Очарованный ими, Рубцов перестал навещать своего боевого соратника. За службу ЯК помотался с Рубцовым по свету — от Балкан до Курильских островов. Встречал много всяких машин. Но такие, похожие на трубы, с низкими, сильно оттянутыми назад острыми крыльями, с высокими петушиными хвостами, без винтов, — такие встречал впервые. И умей он смеяться, наверно, посмеялся бы над новыми поселенцами: «Уроды какие-то, а не самолеты». Посмеялся бы ЯК, пожалуй, и над самим Рубцовым: «Тоже мне, ас. Нашел чем прельститься…»

Однажды к ЯКу явился чужой человек, чужой летчик. Оглядел с равнодушием перекупщика, приобретавшего вышедшую из моды вещь, и хотел угнать неизвестно куда и зачем. Очевидно, туда угнать собирался, куда он уже спровадил других братьев ЯКа… Еще на стояночных колодках, во время опробования мотора чужим летчиком, старенький ЯК судорожно затрясся, закашлялся, внезапно умолк, будто оборвалось его сердце от обиды на Рубцова: ведь Рубцов не пришел проститься.

А вскоре с ЯКа сняли и увезли пушки, которые делали его неподступным для врагов, сняли рацию, которая связывала его с друзьями, и бортовые часы, отсчитывающие время его жизни. Заодно увезли полинялый, но еще достаточно прочный чехол. Похоже, что именно с того осеннего дня самолет и начал как бы седеть, покрываться серым, шелушившимся налетом. И теперь, тускло маяча на тихой, старой стоянке далеко в стороне от командного пункта, напоминал людям степного орла, парящего над самой землей. Но чаще все‑таки самого себя, каким видели люди ЯК раньше — знойным летом в степи под Курском в капонире, готовым взлететь по сигналу тревоги. Казалось, взвейся над КП сигнал, зовущий к бою, и ЯК снова замолотит винтом, жадно потянет к себе воздух полей, стряхнет с крыльев ржавчатую пыльцу и опять рванется в воздух к облакам наперехват недругов.

Увы, уже не рванется… В другое время ЯК не кончил бы так для себя обидно. Ну, как в другое? До появления на аэродроме серебристых новоселов. Тогда бы его, неподвижного, люди в момент разобрали на части. И он бы еще послужил им… А теперь и весь целиком, и по частям годен лишь на заправку доменным печам.

Это произошло ранним утром, когда еще не высохла роса и каждый листик, цветок люцерны искрился, когда еще поле счастливо обзванивали жаворонки, а в лесу напротив бродил рассветный туман. В эту пору к ЯКу, лязгая гусеницами, подступился тяжелый трактор. Из высокой башни высунулся солдат-тракторист с заостренным подбородком и реденькими усами.

— Эй, кунак, готовься! — весело крикнул солдат. — Готовься, товарищ ЯК, понял? Командир приказал.

Если бы самолет умел слышать, то он непременно бы догадался: командир — это Рубцов. Рубцов

приказал. И тогда бы обязательно подумал: возражать бесполезно. Значит, так нужно…

Весной сорок четвертого года в воздушном бою над морем их с Рубцовым ожгло осколком снаряда. Летчик истекал кровью. Самолет парил, дымил и падал в поре. Вместе с ним молча падал и Рубцов. И вдруг он, трудно откинувшись на бронеспинку, заговорил:

— ЯКов, тяни! Слышишь, дружище, тяни домой! — странными, какими‑то невидящими глазами посмотрел вниз, за борт, и еще раз слабеющим голосом повторил: — Тяни, дружище. Бывает хуже…

Хуже того, что с ним творилось, могла быть разве смерть. И она уже стучала в моторе, удушала едким и горячим дымом. А море уже кончалось, и на берегу, впереди по курсу, солнечно светилась ровная поляна.

— ЯКов, тяни. Не все солнечное под нами сегодня наше…

Послушно подняв нос и болезненно переваливаясь с крыла на крыло, самолет выбивался из последних сил, но все же дотянул до своего аэродрома, как приказал Рубцов.

…Взрыхляя гусеницами волглую землю, трактор с лязгом приближался к ЯКу. Но ему внезапно преградил дорогу Рубцов на мотоцикле.

— Назад, Мамедов! — махнул он рукой солдату — трактористу. Соскочил с мотоцикла, похлопал самолет по килю и с разбегу прыгнул на крыло, мертво качнувшееся под ним.

— Ну, ЯКов, все? — заметив мохнатого паука на толстом лобовом стекле кабины, Рубцов сшиб его щелчком и продолжал уже спокойно: — Не — ет, ЯКов, бывает хуже. Все — это когда и следа не останется.