Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста

Но эти шесть лет не прошли для несостоявшегося королевского офицера даром – юношеские мечты казались теперь пустыми, в его мыслях военачальник уступил место законодателю. Сказывался всегдашний страх истинных революционеров перед военным переворотом победоносных полководцев, и законодатель Сен-Жюст, грезивший о будущей совершенной республике, теперь низводил в своих мыслях революционных генералов до уровня простых исполнителей. Какая уж там карьера военачальника! – она меркла перед близкой реальностью построения справедливого государства на французской земле.

А генералы вообще не заслуживали доверия. Все, без исключения. Сначала предал Лафайет. Потом Дюмурье. Затем еще целый ряд высших военачальников вроде Диллона и Кюстина.

– Генералитет все еще корнями связан с монархией. Быть может, не найдется ни одного военачальника, который втайне не надеялся бы преуспеть путем предательства в пользу королей. Не следует отождествлять военных с народом и с отечеством, – заявил Сен-Жюст во время своей программной речи о революционном управлении. – В революции – любой генерал на подозрении.

В этом же выступлении Сен-Жюст, дополняя разработанную им совместно с Робером Ленде и одобренную Конвентом «Памятку представителя народа при армии», добавил к ней от себя еще несколько личных штрихов к характеристике созданного им в собственном воображении образу идеального политического комиссара при республиканских войсках, образу, которому сам, отправляясь на фронт, поклялся неуклонно соответствовать:

«Было бы также желательно строго определить обязанности представителей народа при армиях. Они должны быть отцами и друзьями солдат. Они должны спать в палатках, присутствовать на военных учениях. Им не следует близко сходиться с генералами, дабы солдат, когда он к ним обращается, больше доверял их справедливости и беспристрастию. Днем и ночью они должны быть готовы выслушать солдата. Они питаются в одиночестве, довольствуясь скудной пищей. Они должны помнить, что отвечают за общественное спасение и что следует преодолевать в себе временную слабость ради грядущего падения королей… Они должны преследовать всякую несправедливость, всякое злоупотребление, ибо дисциплине наших армий присущи многие пороки…

У нас до сих пор нет военных установлений и законов, соответствующих духу республики, которую мы должны основать… Военное искусство монархии непригодно для нас, сейчас другие люди и другой противник… Наша нация уже обрела свой особый характер; ее военная система должна быть иной, чем система ее противников; поскольку французская нация внушает страх своим пылом, своей стремительностью, а ее противники неповоротливы, равнодушны и медлительны, то и в ее военной системе должен быть молниеносный удар» [3].

Молниеносный удар… Именно так: он должен был действовать на фронте подобно разящей молнии. Ни малейших сомнений в своем предназначении Сен-Жюст не испытывал: он исполнял предначертание Общей воли, голосом которой был Робеспьер. И вот, вполне сознательно олицетворяя себя с этой самой молнией, он уже в первом бою своим поведением поразил солдат, оценивших его бесстрашие, но сам Сен-Жюст, когда позже задумался над этим, даже не решил, можно ли считать его по-настоящему храбрым. Ведь храбрым мог считаться лишь тот, кто умел преодолеть в себе страх смерти. А Сен-Жюст не мог испытывать (и не испытывал) этого страха в принципе, так как твердо знал, что не может погибнуть, пока не выполнит предназначенную ему Общей волей (или того, что раньше называлось Провидением) миссию.