Живодерня

 Просто, просто верить – это не просто. Посмертные фото тех, кто добровольно или по принуждению пополнил легион смертниц. Садизм какой-то! После этого даже работать не хочется. Что это у вас с рукой? Ерунда. Пентурикио – матерь в голубом. Большое спасибо всем тем, кто за меня болел. Туда по имеющейся информации затесалось множество боевиков, которые желали сотрудничать. Они пришли сюда снова и привели новых людей. Лечит и укрепляет десны. Пополнить запасы хлорки. И мокрыми дрова брал и спичку: раз, два, три. Дайте мне возможность обследовать его. Я должен быть уверен. Не стоит рисковать. Как какой? У вас разве нет сведений? Вкусное ощущение чистоты! Ягодичный жир. Мы возьмем его за задницу. Хватит портить воздух. Классическим романом или легким флиртом. Будут ли это пикантные отношения? Та же самая ситуация получается. Она живет не в своей квартире. Теперь и песочница побольше, и игрушки интересней. А что это за телега? А это я, барин, песочку привозил… Я предлагаю для перевозки грузов воспользоваться дипломатической почтой. Давайте обсудим детали. Бесплатный кредит на двенадцать месяцев. Лучшая подруга. Я в твоем стоял подъезде. Вот что значит интеллигентное животное. Она сказала, что ей нужен муж. У вас есть молочные косточки? Я просто люблю поезда. Он прожил остаток жизни как овощ. Разговор шел на повышенных тонах.

 И это можно слушать до бесконечности. Телевидение – это искусство, искусство из ничего создавать все, из горы глупых и бессмысленных фраз создавать чудо. Это реальность для тех, у кого нет своей. Для таких как я. Это единственно честный мир тотального вранья.

 Я смотрю в окно. По пыльной улице вереницей идут люди, толкаясь, не смотря друг другу в глаза. Отсюда, из моей кухни, они кажутся нелепыми фигурками на экране телевизора. Их мир – глупое, марионеточное телевидение. Они называют его реальностью. Я называю реальностью телевизор. Он не покушается на звание самого честного и подлинного, у него нет ни правды, ни лжи.

 Философия здесь ни при чем. Поживите в одиночестве – и вы оцените преимущества изоляции. Для меня это просто кайф – жить и играть с самим собой. Играть с этими игрушками, которые разбросаны за окном, на экране телевизора под названием мир.

 За стеной кто-то кашляет, а по MTV показывают клип Эминема. От чая осталась только коричневая жижа на дне кружки. Поверженная муха медленно засыхает на подоконнике. Я закрываю глаза и наслаждаюсь одиночеством. Вам этого не понять.

 Я наливаю себе еще чаю. Время медленно ползет, как животное с перебитым позвоночником. Глотаю горячую коричневую жидкость, до начала охоты еще есть время. Я не спешу. Это самое интересное – ждать охоты.

 Утро плавно вытекает из городской тени, набирая тепла и света, переливается в день, сухой и тягостный, покрытый пылью, пропитанный человеческим гомоном и выхлопными газами. День и в телевизионной сетке – самое вялое время, словно бы его тоже наполняет этот густой душный воздух, раскаленный солнцем. Я просто смотрю первый попавшийся мне сериал. Я не знаю ни одного его героя, ни сюжета – да это и не важно. Телевизионная дрема окутывает меня, словно тягучая болотная жижа.

 Проходит час, а за ним и другой. Солнце перебирается по стенам домов за окном, по обоям на моей кухне. Я закрыл глаза и слушаю то, что вылетает из динамиков моего телевизора.

 Внезапно раздается звонок в дверь. Протяжный, требовательный и в то же время глухой, стыдящийся собственной бессмысленности. Спорим, это социальная дура?

 Нарушив мой покой всего один раз, звонок замолкает: тот, кто за дверью не сильно-то хочет меня видеть; для него это просто обременительная миссия, которую приходится выполнять изо дня в день, бесполезная и гнетущая как головная боль, наполненная смутным желанием однажды не дозвониться и сбросить с себя эту ношу. Ну, уж нет, я пока не согласен. Не спеша выезжаю в коридор и не спеша же открываю дверь..

 Социальная работница, Анна Сергеевна, та самая социальная дура, мой ангел-хранитель, ниспосланный государством мне на помощь, стоит на пороге, вид у нее усталый и отрешенный.

 - Здравствуйте, - говорю я и отъезжаю от двери, освобождая проход. Она кивает, заносит пакеты с продуктами и заходит сама.

 - Здравствуй, Олег. Как твои дела?

 Она в принципе еще ничего. Ей, наверное, немного за сорок. Не знаю, есть ли у нее муж и семья. Не спрашивал. Наверное, нет – обручального кольца я не видел. Хотя, может, она его просто не носит. И мы практически не общаемся.

 - Нормально.

 - Я вот тебе еды принесла.

 Она идет на кухню со своими долбаными пакетами. Я еду следом. На кухне шумит телевизор. Она косится на раковину, полную грязной посуды. Я говорю:

 - Да вот все руки не доходят ее помыть.

 Она молча подвигает себе табуретку и садится. Достает пачку сигарет, извлекает одну и закуривает.

 - Что там по телевизору?

 - Не знаю, - вру я, - не смотрел.

 - Говорят, сегодня опять что-то взорвали.

 Черт, может, и взорвали – каждый день что-то взрывают – и что с того, неужели телевизор нужен только для того, чтобы узнавать из него о том, что где-то что-то взорвали?