Живое и мертвое. Ученик мага

Журналист, впрочем, пока держался.

— Тем не менее, — сухо произнес он. — Этот человек помог вам добиться цели. Но его предали и сейчас он оказался в тюрьме. Я прошу для него снисхождения.

Журналист смотрел на правительницу сердито. Не то сердился на себя, что приходится просить, тем более у этой женщины. Не то злился на нее, за ее игру. Не то роптал на судьбу, которая повернула ситуацию такой невероятной стороной.

Ионея улыбалась. Расчетливо. Взвешенно. Уверенно.

— Ладно, — отмахнулась она. — Поговорим о другом. Что вы сейчас пишите?

— Цикл о приставской службе отдела магического надзора, — сквозь зубы процедил Санчес.

— Хвалите их? — полюбопытствовала Ионея.

— Их не за что особенно хвалить.

— Значит, правду пишете?

— Почти правду.

— Почти правду? — протянула магесса. — А вот теперь вы можете писать просто правду. Думаю, у вас это прекрасно получится. Тем более, что вы, наверное, уже догадались, какая именно правда сейчас нужна?

Санчес смотрел на нее тяжелым взглядом.

— Вы поможете ему выйти на свободу?

Ионея улыбнулась жестко и бескомпромиссно.

— Вы слышали указ, который я подписала, — теперь она не спрашивала, а лишь говорила то, что было очевидно. — Я не стану делать исключений. Ни для кого.

Журналист дрогнул, словно получив пощечину. Кивнул хмуро и, не прощаясь, пошел к выходу. Уже в дверях повернулся, превозмогая себя, попытался еще раз:

— Он, конечно, дурак, но…

Улыбка сползла с лица Ионеи. Черты ее заострились, делая красивое лицо неприятным.

— Я сказала — нет. Вы сами назвали его дураком. А знаете, какое преступление самое страшное?

Санчес смолчал.

— Идите, и пишите правду, — подвела итог разговору Ионея, — только правильную правду, ясно?

Журналист вышел.

13

Самое страшное преступление — это продаться. Я не продаюсь. Я торгую своими руками, своими талантами, своими мозгами, наконец. Своим языком. Но душу свою я не продам. Текст шел бойкий и резкий. Слова текли сами. Он писал. Нет, не про работу отдела магического надзора на примере одного несчастного пристава. Цикл, за который ему заплатили вперед, был закончен и нещадно урезан. Главный хотел устроить по этому поводу бучу, но Санчес успокоил его. Пообещал что-то более интересное, притом, что поверженный Магический Надзор уже мало кого интересовал. Это вчерашний день. Сегодня этого нет. Лишь лозунги, которые клеймят позором и пинают труп вчерашнего дня.

Он писал о себе и об Объединенных Территориях, в которых он родился и вырос. Но писал это так, чтобы каждый, кто родился и вырос в Объединенных Территориях, мог сказать, что это написано о нем. Рука быстро переносила мысль на бумагу и слова лились как песня. Но песня не в угоду нынешнего восторженного «ура» одних и упаднического «все, это конец» других. Это была другая песня.

Он писал о том, что ни одна власть, обещающая воплощение идеала, никогда не воплотит идеал, пусть даже будет близка к этому. Он писал о том, что главное, самое главное — не менять идеалы на обещания, как бы складно эти обещания не звучали. Главное — не предавать себя и своей правды. Быть честным с собой. Только тогда можно быть честным с окружающими.

Страница за страницей покрывались закорючками букв, а Санчес все писал и писал. Вдохновенно, как не делал этого уже много лет.

Не продавайтесь тому, кто вас ведет. Куда бы вы ни шли, сами смотрите под ноги. Всегда смотрите под ноги. И не верьте тому, кто велит не смотреть. Доверяйте, но не доверяйтесь. Подчиняйте себя делу, но не отдавайтесь в рабство, даже если это рабство за всеобщую свободу.

Оставайтесь собой. Оставайтесь верными своей правде. Всегда.

Он подмахнул в конце страницы: «как это делаю я, ваш Санчес О'Гира» и подхватив листы, поспешно выбежал из дома.

Утренние улицы были пусты. Воздух свежий и бодрящий. Дожди поутихли, но не надолго. Скоро захлещут снова, а потом придет зима. А там посмотрим, дорогая госпожа Лазурная.

Санчес поймал себя на том, что мысленно говорит с новой властью и улыбнулся.

Если бы кто шел мимо, должно быть, принял бы его за сумасшедшего. Но прохожих не было. Улица пуста. «Я не продаюсь, госпожа Ионея. Если то, что я писал и считал правильным, удобно вам сейчас и подходит под вашу теперешнюю политику, это не значит, что я стану писать в соответствии с вашей политикой всегда. Вы не найдете в моем лице придворного борзописца, госпожа Ионея! Нет. Я пишу о том, о чем думаю я. Если какие-то ценности, о которых я пишу, пересеклись с вашими лозунгами, это не значит, что я готов продаться».

Впереди замаячило здание редакции.

— Жди, Веролла, — пообещал Санчес тихонько. — Жди. Сегодня ты получишь завершение истории несчастного пристава, а завтра я вернусь. И будь уверена, дорогая моя столица, я буду непримирим.

Нет, он, конечно, выживет при любой власти, но нет такой власти, с которой он смирится и которую примет, как благо. Если раньше Санчес О'Гира об этом лишь смутно догадывался, то теперь был уверен на сто процентов.

14