Живое золото

Прокопулос тем временем слушал и наблюдал. Его интересовал датчанин, Лоренс ван Хаарнин, называющий себя туристом. Это был высокий, худощавый, сильный на вид, загорелый мужчина. На тыльной стороне левой руки у него виднелся небольшой шрам, судя по виду – от старой ножевой раны. Датчанин таскал с собой два фотоаппарата и экспонометр и как-то сказал Прокопулосу, что иногда посылает фотографии в датские журналы. Но Прокопулос не видел, чтобы ван Хаарнин хоть раз щелкнул фотоаппаратом. Он казался человеком спокойным, одним из тех, на кого можно положиться при неожиданных обстоятельствах. Прокопулос подумал, что в ван Хаарнине чувствуется способность к насилию. Впрочем, то же самое можно было сказать о Рибейре, Мак-Кью и Чарльзе Отте. Но это качество ощущалось в каждом из них по-разному. Парагваец создавал впечатление холодной, злобной безнравственности. Мак-Кью походил на человека, готового при случае подраться. В Отте эта склонность к насилию отдавала предательством. А ван Хаарнин словно держал ее под надежным контролем, но лишь для того, чтобы в нужный момент пустить в ход.

Прокопулос напомнил себе, что все это еще ничего не доказывает. Это были лишь впечатления, не подкрепленные фактами. Впрочем, греку не оставалось ничего иного, как продолжать прислушиваться к своим впечатлениям. Исходя из них Прокопулос попытался вычеркнуть троих подозреваемых. Доктор Эберхардт выглядел слишком старым, а майор Харкнесс и капитан Эчеверрья были недостаточно высокими.

Оставалось четверо: Мак-Кью, Отт, Рибейра и ван Хаарнин. Двое из них направлялись в Аравию: Рибейра – в Аден, а Мак-Кью – в Джидду. Отт ехал в Бейрут, а ван Хаарнин – в Каир. Если исходить из этого, первые два казались более подозрительными. Или нет? Возможно, как раз они и не были ни к чему причастны. Человек вполне может заявить, что направляется в Каир или Бейрут, а вместо этого поехать куда угодно. Агент полиции вполне способен так поступить.

Прокопулос почувствовал приступ раздражения. Все было так зыбко и расплывчато! Дэйн был только частью проблемы. Не следовало забывать и об эль-Тикхейми, который, возможно, находился сейчас несколько севернее и как раз ехал в Омдурман. Еще одной частью проблемы был сам Харит, которому ни в коем случае не следовало доверять. И было что-то еще, касающееся четырех подозреваемых, что-то важное. Какая-то промелькнувшая мысль, связанная с работой Дэйна в Эль-Джезире, с его долгим пребыванием на Канарах и с внезапным отъездом в Дакар. Что ж это за мысль? Какая из частей его путешествия приобрела новое значение? Прокопулос почти ухватил мысль за хвост…

– Простите, мистер Прокопулос, это там случайно не Адре? – прервал его размышления ван Хаарнин.

Прокопулос поднял голову и увидел стоящий на пологом склоне розово-оранжевый город. Большинство домов было крыто шифером или черепицей, что придавало городу сходство с европейской деревней.

– Да, – ответил Прокопулос, – это Адре. – Он попытался вспомнить ускользавшую мысль, но та уже исчезла. А может, и вовсе не существовала.

– Здесь уже прохладнее, – заметил ван Хаарнин. – И сам город выглядит довольно мило.

– Да, действительно, – согласился Прокопулос. – Может, попросить господина Харита остановить машину, чтобы вы могли сфотографировать город?

– Нет-нет, спасибо, – сказал ван Хаарнин. – Я повидал множество подобных городов. Обычно я не снимаю ландшафты и памятники архитектуры.

– А что же вы фотографируете? – спросил Прокопулос.

– Людей, – ответил ван Хаарнин. – Меня привлекают лица людей. История каждого человека запечатлена на его лице.

– Да, так говорят.

– А иногда на чьем-нибудь лице можно прочесть историю целой страны или расы, – сказал ван Хаарнин. – По лицу человека нетрудно прочесть его прошлое, а порой даже и будущее.

– И что, для этих свидетельств судьбы вам требуется два фотоаппарата? – поинтересовался Чарльз Отт.

– На самом деле это необязательно. Просто я предпочитаю для портретов использовать «Роллекс», а для фотографий навскидку – «лейку». Часто кого-нибудь можно сфотографировать лишь неожиданно.

– Очень любопытно, – пробормотал Прокопулос.

– Я рад, что вы так считаете, – сказал датчанин. – Вы обязательно должны разрешить мне сфотографировать вас, мистер Прокопулос. Я пришлю вам фото, когда вернусь в Европу и проявлю пленки.

– Я уверен, что это будет замечательно, – нахмурившись, проронил Прокопулос. – Вы прочли на моем лице какую-то историю?

– На каждом лице написана своя история. Но ваша выглядит очень запутанной.

– Для меня в этих рассуждениях слишком много всякой дурацкой мистики, – заявил Отт. – Может, вы хотите получить и мою фотографию?

– Она у меня уже есть, – ответил ван Хаарнин.

– То есть как?

– Я взял на себя смелость потихоньку сфотографировать вас в Форт-Лами. Надеюсь, вы не станете возражать?

– С чего вдруг я должен возражать? – сказал Отт. Но, судя по тону, это ему не понравилось. – А мистера Харита вы тоже сфотографировали? На его лице точно написана история.

Ван Хаарнен посмотрел на Харита, молча ведущего автомобиль.