Живое золото

– Кроме того, – добавил эль-Тикхейми, – африканская полиция не станет охотиться на меня, как на дикого зверя. Они предпочтут найти себе дело полегче – они знают, что я вооружен и не уклоняюсь от боя. – Он вытащил из-за пояса револьвер и кивнул Хариту: – Пойдем, дорогой мой Мустафа, пойдем со мной.

Харит встал. Эль-Тикхейми подтолкнул его к двери, и Харит медленно двинулся вперед. Проходя мимо Дэйна, он сказал:

– Вы неплохо объяснили все остальное. А как насчет этого? Как это согласуется с американскими законами?

– Никак, – сказал Дэйн. – Но мы сейчас не в Америке, не в Европе и даже не в Африке. А со здешними законами, как мне кажется, все это вполне согласуется.

– Не понимаю, – сказал Харит.

– Сейчас поймешь, – перебил его эль-Тикхейми. – Мистер Дэйн – великий поборник законности. А еще он умеет превосходно торговаться. Он даже уговорил меня отправить твою последнюю группу паломников назад в Африку. А с тобой поступят по справедливости, Мустафа. Давай шевелись!

После того как оба работорговца вышли, Дэйн и Эчеверрья некоторое время сидели молча. Потом Эчеверрья сказал:

– Давай-ка сваливать отсюда.

– А в чем дело?

– Ни в чем. Просто мне кажется, что лучше убраться отсюда, пока этому мяснику ничего не взбрело в голову.

– Эль-Тикхейми выполнит свое обещание, – сказал Дэйн. – Но ты прав – отсюда лучше убраться, и поскорее.

Когда они добрались до порта, люди эль-Тикхейми начали загонять паломников на дхоу. Хаджи шли вяло и неохотно. Если их сейчас вышлют обратно в Африку, они никогда уже не увидят священный город Мекку. Нельзя же всерьез рассчитывать, что найдется еще один такой же великодушный человек, как Мустафа ибн-Харит. Некоторые из паломников хотели остаться, но их со всех сторон окружали люди эль-Тикхейми – толкали паломников, грозили им оружием и вынуждали подняться на борт. Со стороны это напоминало стаю голодных волков, вынужденных охранять овечье стадо.

23 августа 1952 года – 1 июля 1953 года; отдельные дополнения и уточнения

Передав паломников хартумским властям для дальнейшей репатриации, Дэйн свалился с кошмарной дизентерией. Когда он выздоровел, они с Эчеверрьей вылетели в Вашингтон. Впрочем, добрались они туда не скоро, поскольку по дороге сделали остановку в Испании, где и задержались на три месяца. На многочисленные и разнообразные официальные телеграммы Дэйн отвечал, что считает нужным написать отчет, пока он ясно помнит факты. Эчеверрья сообщил своему правительству примерно то же самое. У него в Испании было множество друзей и родственников, и капитану очень хотелось познакомить Дэйна с ними всеми, так что отчет они писали вместе – в Мадриде, Барселоне, Картахене, Малаге, Севилье и Хересе-де-ла-Фронтера поочередно. Когда тон поступающих из Вашингтона телеграмм из раздраженного превратился во взбешенный, Дэйн и Эчеверрья вернулись в Америку.

Эчеверрья провел в Вашингтоне всего несколько дней, после чего улетел в Асунсьон. Дэйну повезло меньше. Как он и опасался, его отчет пришлось перекраивать и переписывать в соответствии со стандартами, принятыми в Центральном разведывательном управлении с 1946 года. Потом его пришлось печатать в трех экземплярах, а потом еще и составлять к нему примечания. После чего Дэйну пришлось предстать перед некоторыми чиновниками из Государственного департамента и изложить им информацию, позднее занесенную в разряд секретной, касающуюся политических перспектив и возможного будущего Чада, Судана и Саудовской Аравии. Дэйн, как опытный правительственный служащий, всего этого терпеть не мог. Но деваться было некуда, и он приготовился к этой беседе, прочитав несколько книг и некоторые документы все того же Государственного департамента о тех странах, о которых ему предстояло беседовать. Государство осталось довольно. Дэйн подал заявление об отпуске и еще одно – с просьбой о переводе на оперативную работу. Просьбу об отпуске отклонили, а заявление о переводе – его назвали временным, как и все прочие переводы Дэйна, – удовлетворили. В марте 1953 года Дэйн покинул Вашингтон и вернулся к работе.

Тим Мак-Кью закончил перестройку порта в Джидде, и его перевели на один объект в Верхней Бирме, связанный с контролем над наводнениями. Там он влюбился в девушку-бирманку, получившую европейское образование. Несмотря на сильное противодействие ее семьи, 23 мая 1952 года они поженились.

Мак-Кью повез молодую жену в свадебное путешествие в Японию, а потом обратился в гонконгское отделение своей компании с просьбой о переводе. В июне 1953 года чета Мак-Кью поселилась в Коулуне и занялась ведением домашнего хозяйства.