Живой

Он поднял шланг, долго мыл шашку. Сунул ее в сумку. Постоял минуту, взял сумку на плечо и осторожно вышел из гаража. Под ноги натекло томатного сока, то есть будем считать, что сока. Он вытер ноги и, обойдя дом, пошел в сторону центра — сумка на плече.

Интересно, скоро ли найдут начфина? Наверное, скоро. Заглянут в гараж, а там он лежит. На кого подумают? Должны же у начфина быть враги? Значит, так. Сматываться надо как можно быстрее, как можно. Причем не поездом. Поезд для нас теперь закрыт. На вокзале облава первым делом.

Голова работала четко, как всегда при опасности: все-таки разведрота — хорошая школа, плохому не научат. Надо выйти из города, за городом не поймают. Ловить попутку до Ростова. Ростов — город большой, больше миллиона. Из Ростова они поезда не будут досматривать, это точно. На него никто не подумает, его никто не видел во дворе, кроме толстой тетки, выбивавшей ковер. Дети — но дети никого не запомнят.

Идти надо быстрей, вот что. Нет, слишком быстро нельзя, привлечет внимание. За городом первым делом избавиться от шашки, это раз. Но как-то втихую, чтобы без подозрений. Письмо можно отправить из Ростова. Он помнил улицу в Моздоке, на которой стояли общежития. Улица Красных Курсантов. Черт, нет, номер дома не посмотрел. Откуда в Моздоке красные курсанты? Жуткое зрелище, курсанты кровавые, призраки. Интересно, какие бывают призраки?

Он сам удивлялся, что разговаривает с собой так спокойно. Война научила не ужасаться ничему. Человека убил, что особенного? Те люди были, конечно, враги. А разве этот был не враг?

Правда, внутренний голос тоже вполне разговаривал. Он уже привык разговаривать в любых ситуациях. И он говорил Киру ясней ясного: ты его убил не потому, что он враг, и не потому, что он наваривается на живых и мертвых. Ты его убил потому, что тебе нравится убивать. И с тех пор как у тебя нет правой ноги, нравится еще сильнее. Больше того: это теперь гораздо лучше у тебя получается.

…Сразу выйти из города у него не получилось. Он купил выпить, и выпил, и запил местной минералкой отвратительного вкуса. У нее оказалось слабительное действие, он долго искал сортир, еле дотерпел. Еще выпил, и только тогда вроде отпустило.

Он подумал вдруг, что его точно не найдут. Басаева найти не могут, значит, и его не найдут. Кто его там видел? В городе полно солдат. А у него не было ни мотива, ни связей с начфином, ни свидетелей.

Он не знал, что милиция уже опрашивает детей и всех жильцов дома, и дети действительно ничего не помнят, а вот Морозова помнит. Она подошла к окну и видела ночью странного солдата, который сначала пил во дворе, а потом там же, за столиком, заснул, положив голову на руки. У нее был муж, взводный в разведроте, так вот он ее учил подмечать детали. И она подметила, что у солдата была черная сумка с красной полосой, и много чего другого подметила.

Кир не знал, что его уже ищут. Он успокоился. Он даже позволил себе заговорить с девушкой. Девушка, а девушка! Хотите денег? У меня много. Я без ноги, правда, но большая часть ее, то есть ноги, цела. И денег очень много. Я как бы продал ногу за деньги. Продают же почки! Может, вам интересно будет поглядеть? Я вам покажу протез. Тут подошел мальчик этой девочки, мальчик, которого она и ждала, ингуш с виду или еще какой кавказец, в очечках. Кир-то думал, что она просто так сидит на скамейке, ну ладно, извините, мальчик. Но мальчик врезал Киру довольно профессионально, даром что в очечках. Кир упал, еще и затылком приложился. Обидно, руки все еще сильные, а устойчивости никакой. Сразу встать не мог. Но он все равно не стал бы наказывать мальчика. Он теперь уже боялся убить еще кого-нибудь.

Полежал, пережидая страшное кружение под веками. Встал. Прихватил сумку. Пошел. К вечеру добрался до окраины. Шашку выкинул в Терек, мирный и грязноватый в районе Моздока. Вышел на шоссе — старое, узкое, разбитое. Шел, махал машинам. Но он шатался, и они принимали его за пьяного.

Устал. Сумка тяжелая, протез натер ногу. Взмок весь. Никто не останавливался. Думали — вот, машет, идиот. Он шел и повторял: вот — машет — идиот.

А может, я не убил его? Начфины — они живучие. Точно не убил. Так только, поцарапал. Лежит сейчас дома, перед телевизором, горло забинтовано. Хорошо лежать дома, болеть, только не тяжело. Кир в школе болел редко, один раз воспалением легких, один раз ангиной, ноги промочил. Тогда еще обе ноги имелись. Теперь не заболел бы — от одной промоченной ноги разве можно заболеть?

Почему-то ни одна машина около него даже не тормозила. Вон пост ГАИ, он прошел мимо поста, никто не обратил внимания. Идет человек и идет, ладно, нормально. Но, если честно, он уже устал идти. Прошел километра три, ну четыре — а как медленно и с какими паузами. Нет, не ходок, не ходок. Долго теперь не буду ходок.