Живой

Через день пополудни они нагрянули. Один совсем молоденький, востроносый, простовато одетый — полушубок черной дубки, на ногах черные чесанки с калошами. На втором было темно-синее пальто с серым каракулевым воротником и такая же высокая — гоголем — шапка. И телом второй был из себя посолиднее, с белым мягким лицом, и смотрел уважительно. Вошли, вежливо поздоровались, сняли шапки, обмели у порога ноги и только потом прошли к столу.

— Вы писали жалобу? — спросил Фомича тот, что посолиднее.

— Не знаю, — Фомич выжидающе поглядывал на них.

Авдотья замерла возле печки с ухватом в руках — чугун с картошкой выдвигала, чтоб немного остыл к обеду.

— Мы представители обкома, — сказал младший.

— Не знаю, — Фомич и ухом не повел.

— А-а, понятно! — улыбнулся востроносый. — Федор Иванович, покажите ему бумаги.

Тот, что посолиднее, вынул из бокового кармана конверт с бумагами и протянул Фомичу. Живой взял конверт, проверил бумаги — все писано им, но ответил опять уклончиво:

— Не знаю… Кто такие будете?

— Да вы, товарищ Кузькин, воробей стреляный! — засмеялся опять востроносый. — Вот наши документы. — Он протянул Фомичу свое обкомовское удостоверение, за ним последовал и солидный.

Фомич, не торопясь, прочел удостоверения и только потом предложил сесть к столу.

Вошли ребята — сразу втроем — с сумками в руках и, не глядя, кто и что за столом, заголосили от порога:

— Мам, обедать!

— Да погодите вы, оглашенные. Не успели еще порог переступить. Как грачи. Не видите — люди за столом.

— Нет, нет, кормите! — быстро встал из-за стола молодой. — Мы посидим, подождем.

Фомич вынес из чулана лавку и усадил обкомовцев.

Авдотья налила чашку жидкого гречневого супа и поставила в алюминиевой тарелке очищенную, мелкую, как горох, картошку. Ребята бесцеремонно осматривали гостей и только потом проходили к столу. Ели они молча, дружно и быстро, как вперегонки играли. Вместо хлеба ели картошку, макали ее в соль и отправляли в рот. Опустошив алюминиевую тарелку, выхлебав чашку супа, они полезли на печь.

— А что ж вы им второе не подали? — спросил Авдотью солидный.

— Все тут было, — ответил Фомич. — В чашке, значит, первое, а в люменевой тарелке второе.

— Мам, а что было на второе? — спросил от порога меньшой Шурка.

— На второе кресты, — ответила Авдотья.

— Перекрестись, да на боковую. Так, что ли? — солидный с улыбкой смотрел на Фомича.

Фомич принял шутку:

— Да живот потуже подтяни.

— Кажется, вы уж и так на последнюю дырку затянулись, — сказал солидный.

— Есть еще запас, есть, — отшучивался Фомич, похлопывая себя по животу.

Солидный вопросительно поглядел на молодого, а тот, еле заметно подмигнув Фомичу, улыбаясь, сказал:

— А вы покажите-ка нам свои запасы. — И солидному: — Начнем с подпола, Федор Иванович.

— Да, конечно. Посмотреть надо. — Солидный встал и начал расстегиваться.

Фомич принял его тяжелое пальто и положил на кровать.

— Вы бы лучше повесили, — сказал солидный, с опаской поглядывая на кровать, на ветхое лоскутное одеяло.

— Да у нас на вешалке шоболья-то больше, — сказал Фомич. — Как хотите! Я повешу.

Но солидный, увидев на вешалке драную Фомичову фуфайку да обтрепанные ребячьи пиджаки, поспешно остановил его:

— Нет-нет. Пусть там лежит. Я ведь ни о чем таком не подумал.

Востроносый, растягивая во все лицо подвижные смешливые губы, похлопывал дружески хозяйку по плечу:

— Ничего, ничего. Уладится. — Свой полушубок он кинул рядом с пальто на койку. — Айда в подпол! — Он сам открыл половицы и первым же спрыгнул. — Посветить чего не найдется?

Фомич подал ему зажженную лампу.

— Ну как, Федор Иванович, спуститесь? — спрашивал он из подпола.

— Да, да. — На Федоре Ивановиче был хороший черный костюм и ботинки. Он осторожно оперся о половицы. — Да тут глубоко! Без парашюта не обойдешься. А ну-ка мне точку опоры!

— Сейчас табуретку поставлю. — Фомич подал им табуретку.

Федор Иванович спустился в подпол, и они с минуту оглядывали небольшую кучу мелкой картошки.

— Это что у вас, расходная картошка? — спросил Федор Иванович.

— Вся тут, — ответил Фомич.

Они молча вылезли.

— Кладовая у вас есть?

— Нет.

— Это что ж, весь запас продуктов? — Федор Иванович ткнул рукой вниз.

— Вон еще кадка с капустой в сенях стоит.

Они вышли в сени.

— Как же вы живете? — спросил Федор Иванович растерянно.

— Вот так и живем, — ответил Фомич.

— Я же говорил вам — типичный перегиб, — сказал востроносый. — Мотяковщина!

Федор Иванович как-то посерел, и лицо его вроде бы вытянулось. Не сказав ни слова, он возвратился в избу, быстро оделся и попрощался с хозяйкой, глядя себе под ноги:

— Извините за беспокойство. Постараемся помочь. А вы пройдемте с нами, — сказал он Фомичу.

Возле бригадировой избы стоял «газик».

— Садитесь! — Федор Иванович пропустил Фомича на заднее сиденье вместе с востроносым и приказал шоферу: — Посигналь!

На звук сигнала выбежал из дому Пашка Воронин. Федор Иванович кивнул ему:

— Садитесь…

Пашка влез тоже на заднее сиденье, притиснулся к Фомичу, и поехали. Свернули в Свистуново. Остановились возле правления.

— Пошли! — Федор Иванович вошел первым.