Живой Есенин

1924 г. Есенин, я и молодой поэт Чекрыгин в пивной на углу Тверской и Садовой. Мы ожидали одного из близких друзей. Тяготила скука и жара. Поэт Чекрыгин был странный человек. Поэт Чекрыгин был фантастическая фигура. Худенький, бледный, задавленный, пришибленный. Чем? Жизнью? Дурной наследственностью? В грош не ставил поэт Чекрыгин свою жизнь. Он мог предложить воспользоваться его жизнью кому угодно, как один из героев Достоевского. Поэт Чекрыгин был бездомный человек, ночевал где придется. Он вызывал к себе неодолимую жалость. Трудно было его не жалеть. Он всегда как-то неожиданно подходил к нам. Ловил нас на улицах, появлялся внезапно. Трудно было скрыться от него. Стихи он писал нелепые, невероятные, фантастические. Так перепутывал начала и концы, что невозможно было разобраться в них. Весьма вероятно, что поэт Чекрыгин был сумасшедший человек. Во всяком случае, у него были навязчивые идеи. Между прочим, у поэта Чекрыгина была следующая навязчивая идея: он проповедывал самоубийство. Есенин, по-видимому, уже знал об этом. В этот день Есенин был какой-то тихий и флегматичный. Поэт Чекрыгин говорил о творчестве Есенина. Упрекал его. Утверждал, что Есенин весь земной, здешний, что круг его идей исчерпывается видимым, мелким и преходящим. А между тем он мог бы быть другим, имеет все данные, чтобы быть другим, и тогда он, поэт Чекрыгин, считал бы его большим русским поэтом. Поэт Чекрыгин говорил резко, как фанатик. В его хриплом и придушенном голосе было что-то изнуряющее. Есенин мягко защищался, отмахиваясь как от надоедливой мухи: ничего нет, кроме этого золотого дня; люблю жизнь, которая дана мне; знаю только то, что вижу; верю только в эту жизнь.

Трудно было понять, смотрит ли Есенин на поэта Чекрыгина снисходительно или искренно возражает ему. Чекрыгин не унимался. Снова и снова нападал на Есенина. Мне стало как-то не по себе.

– Перестаньте, – сказал я, – попробуйте написать такие стихи, какие пишет Есенин, тогда и разговаривайте. Есенин прекрасный поэт, пусть он сам выбирает свой путь.

Осень 1924 года. Вечер. Со мною поэт X. Идем по Тверской. Вдруг я замечаю, что с нами идет кто-то третий. Оглядываюсь: поэт Чекрыгин. Из сумрака переулка вынырнул он неслышными шагами. Идем по направлению к Советской площади. Видим – едет мимо нас на извозчике молодой человек. На вид интеллигентный рабочий, в кепке и черном пиджаке. Молодой человек соскакивает с извозчика и подбегает к нам.

– Ба! Да это Есенин! Да как же это так? Почему же мы его не узнали?

Очень просто: волосы, сверх обыкновения, коротко подстрижены, костюм необычный, наверное чужой. Он только что с вокзала, приехал из деревни, прямо мальчик: тоненький, обветренный. Совершенно мальчишеский вид и разговаривает как-то по-другому. Чуть-чуть навеселе. Расцеловались.

Жил в деревне, ловил рыбу. С места в карьер начал рассказывать о своей деревенской жизни. Размахивает руками, говорит громко, на всю улицу. Сразу видно, что все приключения деревенской жизни украшает и преувеличивает.

Ходил ловить рыбу, с сестрой. Сестра у него такая, какой в мире нет. Леща поймал на удочку. Такого леща, что с берега никак нельзя вытащить. Лезет в воду сестра. Полез в воду сам. «Тяну леща к себе, а он тянет к себе…» Брат у него. Сила! Такого силача нигде нет. Не говори ему поперек. Убьет. Рассказ повторяется снова и снова. Брат, сестра, лещ. Сестра, лещ, брат. Лещ, сестра, брат.

Зашли в погребок «Мышиная нора» на Кузнецком. Низкая комната. Есенин читает новые стихи, написанные в деревне: «Отговорила роща золотая».

Читал как всегда.

После стихов разговор перешел на мелочи повседневной жизни, о которых трудно вспомнить. Поэт X. предлагает ехать к нему. Позвали извозчика. Чекрыгин не хотел отставать от нас. Квартира X. Около 2 часов ночи. Увидев револьвер в руках у Есенина, поэт Чекрыгин патетически воскликнул:

– Дайте мне револьвер, и я здесь же при вас покончу с собой!

Кто-то из нас возражает:

– Во-первых, нам не нужны наглядные доказательства вашей теории, а во-вторых – неприлично впутывать ваших знакомых в такую нелепую историю.

Снова:

– Дайте мне револьвер, я выйду к подъезду дома и сделаю то, что мне нужно. Или я пойду в определенное место любой улицы, которую вы мне укажете, и, придя туда, тотчас же выполню обещанное.

– Сядьте и успокойтесь! Все равно по номеру револьвера узнают его владельца. Сядьте.

Проходит некоторое время; поэт Чекрыгин на минуту удаляется из комнаты, Есенин вынимает патроны из револьвера и разряженный револьвер кладет в карман. Есенин по возвращении Чекрыгина нарочно затевает незначительный разговор, чтобы замаскировать свое намеренье. Через несколько минут поэт Чекрыгин опять начинает просить револьвер. Играя, Есенин отказывает ему. Поэт Чекрыгин подходит к Есенину и умоляет дать ему револьвер.

– Н-на!