Живой меч, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II

«Апостолы» Комитета (кроме Сен-Жюста) растерялись, и правительство было бы неминуемо переизбрано, если бы не Робеспьер. Максимилиан сделал то, что и ожидал от него Сен-Жюст (недаром же Антуан столько уговаривал Робеспьера войти в правительство, и теперь Неподкупный вполне уяснил, что от него требовалось): сам поставил перед Конвентом вопрос о доверии Комитету общественного спасения, заявляя в противном случае об его коллективной отставке.

– Этот день, – сказал Робеспьер, – принес Питту больше чем три победы. Он не может рассчитывать уже ни на какой успех, кроме как уничтожить нас нашими же собственными руками. Но берегитесь! Те, кто нападают на правительство, которое только одно и может спасти Францию, не являются ли сами врагами государства?

Теперь растерялся Конвент. Многие депутаты посматривали на опустевшее вот уже больше декады назад место уехавшего «лечиться» Дантона. Ситуация, в которую попадали народные представители, поставленные перед ультиматумом грядущей диктатуры, было безвыходным: в Комитете сосредоточилось несколько самых популярных политиков Собрания, других, за вычетом «уставшего» от политики Дантона, убитого Марата, арестованных жирондистов и «легшего на дно» Сиейеса, у Конвента просто не было. Во всяком случае, заменить Робеспьера и его коллег означало бы получить правительство, состоявшее из малоизвестных людей, которые не могли бы оказывать на события ровно никакого влияния. Между тем призрак второй санкюлотской революции, революции нищих, совсем недавно уже врывавшейся в Собрание, стоял за спинами депутатов буржуазной Республики.

Робеспьер добился неограниченных полномочий для Комитета. И одновременно сделал милосердный ход, крайне не одобренный Сен-Жюстом: добился отмены решения о привлечении к суду вслед за основной группой жирондистов Бриссо-Верньо еще и второй группы членов Собрания из 73 бывших членов жирондистской партии, подписавших протест против изгнания их коллег из Конвента и посаженных за это в тюрьму. «Ограничимся известным числом «22», – заявил Неподкупный, и никто не посмел спорить.

Промолчал и Сен-Жюст, нисколько не смущенный этой цифрой «100», подразумевавшей всех депутатов-изменников, но считавший, что отправлять на гильотину сразу седьмую часть Конвента означает поставить Республику под удар. Ведь пока как «враг народа» не был казнен еще ни один депутат.

9 октября, как раз за день до принятия новой «революционной конституции» Сен-Жюста, это «упущение» было преодолено – на гильотину отправился первый депутат Конвента, бывший журналист-жирондист Горса, выданный собственной любовницей. Передавали, что перед смертью он, при виде Сансона, произнес примечательные слова: «Подойди сюда, гражданин палач, и дай поприветствовать сегодняшнего триумфатора! Мы думали только ниспровергнуть монархию, а вместо этого основали царство для тебя!»

Эти слова показались Сен-Жюсту пророческими, хотя в них все было поставлено с ног на голову (а что еще можно было ожидать от изменника-федералиста?), – понятно, что для испуганных буржуа добродетельная республика бедняков-санкюлотов, мечом боровшихся за свои права, не могла показаться ничем иным, как только «царством палача».

Ему следовало убедить смятенный Конвент в обратном. Что Сен-Жюст и попытался сделать в своей речи от 10 октября:

– Если бы заговоры не вносили смуту в государство, если бы отечество не становилось тысячу раз жертвой снисходительных законов, было бы отрадно управлять согласно принципам мира и естественной справедливости: эти принципы хороши в отношении друзей свободы; но между народом и врагами не может быть ничего общего, кроме меча. Там, где нельзя управлять посредством справедливости, нужно употребить железо… и поскольку личный интерес непобедим, то только с помощью меча можно установить свободу народа, – заявил он ошеломленным депутатам.

И пояснил:

– Почему после издания стольких законов, после стольких стараний требуется вновь привлечь ваше внимание к порокам общего управления, к вопросам экономики и продовольствия? Да потому что законы у нас – революционны; но те, кто их исполняет, не революционны… И если сейчас мы присмотримся внимательнее к людям, управляющим государством, то среди тридцати тысяч служителей власти вряд ли найдется несколько достойных того, чтобы народ отдал им свой голос.

Так Сен-Жюст почти мистически объяснил главную причину неудачи всех прежних попыток установить во Франции «общество естественного человека» «социальной испорченностью» самого человека – прежнего подданного короля, так и не ставшего гражданином Республики: