Живой металл

Охотники, зайдя с других путей, так же начали собирать большую жатву. Я оказался прав, когда говорил, что разумных зараженных тут тысячи! Не понимаю, как они тут выживали, где добывали еду, если не так уж часто на них натыкались охотники, но, возможно, какой-то способ у них для этого есть. И сейчас мои охотники превратились в натуральные мясорубки, которые превращали разумных зараженных в фарш с огромной скоростью. Магические щиты, используемые зараженными, хоть и спасали их от лезвий, но только от десятка-другого ударов, а охотники наносили сотни ударов с огромной скоростью! Несколько охотников все же было уничтожено, но это скорее отдельные случаи, ибо в закрытом помещении подобраться к охотнику почти нереально, места для маневра очень мало, а вот охотникам в туннелях наиболее комфортно!

Два с половиной часа шла зачистка подземелий метро. Приходилось выискивать во всех закоулках каждого зараженного, благо нам это было не сложно, особенно мне. Все метро было завалено изжареными в энергии молнии трупами, либо же разрубленными в фарш трупами со стенами, полами и потолком из такого вот не самого приятного покрытия.

После этого я сел на ступеньку эскалатора той станции метро, с которой я начал геноцид, и молча смотрел на лежащие тут трупы зараженных. Особенно взгляд останавливался на детях, и во мне все было как-то… пусто… ничего делать не хотелось, просто лечь и поспать. Просто лечь и отоспаться. А в голове крутилась мысль о том, что я убил сотни, нет, тысячи разумных существ, даже детей, пусть они и не были людьми. Они кричали от боли, от осознания смерти, в отчаянной попытке защитить тех немногих детей, которых я встречал… даже осознавая бесполезность этого, они пытались убить меня, что бы защитить остальных…

Что-то я устал. Не физически, но морально… просто нет сил. Я понимал, что существование их вида автоматически исключает существование нашего, человеческого вида… по крайней мере, если не сейчас, то позже — точно. И это сильно давило… странно, раньше никогда ничего не чувствовал такого. Видел ведь в намного более раннем возрасте и трупы, и смерть, был свидетелем апокалипсиса, свидетелем многочисленных смертей… а все равно такое чувство возникло впервые…

Поднявшись на ноги, я быстро вылетел из метро, а потом, немного подумав, завалил вход. Сначала тут, потому в других местах, завалил все входы в метро. Трупы начнут гнить и что может начаться из-за этого, я не хочу видеть в жизни, так что будет это место своеобразной гробницей. Не думаю, что люди в ближайшее время дойдут до восстановления метро. А когда дойдут… пройдет очень много времени.

Быстро долетев до деревни, я принял полностью биологическую форму впервые за очень долгое время и отправился в баню, в которой очень долгое время отдыхал, лежал на горячих досках долгое время и размышлял над своим поступком, самостоятельно накаливая камни до высоких температур и подбавляя пар. Внутри бани было так горячо, что любой бы с криками выбежал оттуда из-за слишком сильного жара, я же… я даже в биологической форме во многом превосхожу обычного человека.

После же я вернулся в дом бабушки и там лег на кровать.

Не спалось совершенно. Сна ни в одном глазу, а вставать не хочется.

Я лежал полчаса, пока в дом не пришла Аня.

— Никит, ты как? Ты чего-то совсем молчаливый, как прилетел. Случилось что-то? — спросила она.

— Ань… ты знаешь, зараженные очень быстро развиваются. Сначала тупые зомбари, потом мощные и трудноубиваемые монстры…

— Да, это всем уже известно. Не без твоей помощи.

— Однако, похоже только я знаю об этом из всех людей, по крайней мере в нашем районе, у них есть еще и третья стадия развития. В ней они уменьшаются, сохраняя, однако, огромную физическую силу, скорость, ловкость, выносливость, обретают почти человеческий облик с некоторыми боевыми дополнениями: когти, хвост, бронированные конечности… а самое главное, они обретаю разум. Полноценный, насколько я могу судить. Они могут общаться. Могут размножаться, хотя и не понимаю, пока, каким образом. У женских особей есть материнский инстинкт. Они защищают потомство. Заботятся друг о друге и заботятся о жизнях других. Они вполне социальны. Испытывают боль, кричат от безысходности, пытаясь защитить самое дорогое — детей. Они почти ни чем не отличаются от людей…

— Никит, к чему ты это говоришь? — спросила Аня, улегшись рядом и обнявшая меня.

— Еще вчера их было порядка одиннадцати-двенадцати тысяч… а уже сейчас там, где они жили, остались только их трупы… а иногда и трупов не оставалось… Ань, я сегодня убил… уничтожил больше двенадцати тысяч разумных. Мужчин и женщин. Детей. И понимание того, что они являются последствием апокалипсиса, детьми вируса, который истребил человечество, в большей его части. И сейчас… Ань, я сейчас просто не знаю, что делать. Хотел проспаться, вдруг полегчает — нет. Даже уснуть не могу.