Живой мост

Он поставил корзинку. Прислонился плечом к стене. «А может, вернуться?» Странная мысль, когда осталось всего три ступеньки. В голове будто гудел колокол: «Может, вернуться?»

Так уже было. Два года назад. Он стоял, разглядывая оставшиеся ступеньки, и задавал себе тот же вопрос: «Может, вернуться?» А через миг спускался к такси, чтобы поскорей уехать из Иерусалима…

«Неужели я снова смалодушничаю? Сбегу от бремени собственной лжи? Нет! Этому не бывать!» Словно невесть какую тяжесть, он поднял корзинку, с трудом, будто вытаскивая ноги из вязкого, засасывающего болота, переступил на следующую ступеньку. «Завтра скажу правду! О аллах, десять лет лжи! Я не могу больше! Не могу! Завтра! У каменного барьера Мандельбаумских ворот»…

Два года назад Али приезжал в Иерусалим, чтобы все рассказать матери. Но встретиться с ней оказалось выше его сил. Сколько было дано телеграмм: «Не волнуйся, мы живы, здоровы…» Мы — это он сам и сестренка Даляль. Для лжи не было оправдания. Он знал это. Знал и то, что с годами ложь разрастается. И все же не мог сказать правду. Правда убила бы старую, больную мать. Что было лучше — лгать или убить?

Вот почему два года назад Али так и не преодолел оставшиеся ступеньки, сбежал вниз и уехал. На следующее утро мать, наверно, ждала его у Мандельбаумских ворот. Стоя в толпе, вытягивала шею, пытаясь разглядеть его. Ей было тяжело не встретить сына. Но узнать правду было бы еще тяжелее…

Он лег на спину, положил ладони под голову. Темнота, как хищная птица, распростерла свои крылья. В комнате исчезли предметы. Исчезло все, кроме неотвязных мыслей.

Завтра у каменного барьера… О аллах! Он увидит ее ссохшееся морщинистое лицо, седые волосы, слезящиеся глаза, старческие руки… И, обняв ее, почувствует, как она затрепещет, словно обреченная на гибель птица… Что он скажет ей? Что?!

Али повернулся на бок. Сердце вибрировало, словно натянутая струна.

«Начну с того, как десять лет тому назад выезжал из Яффы в Акку[10]. Кто мог тогда представить, чем кончится поездка…»

Картина расставания навсегда запечатлелась в памяти. Мать, стоя на пороге, желает счастливого пути, встречи с невестой, которую она сама для него выбрала. Рядом с ней тетя. Она успокаивающе машет ему платком — не беспокойся, мол, я присмотрю, пока тебя не будет… А он сжимает локоть Даляль. Сестренке всего одиннадцать лет. Она впервые выезжает из дому — мамина дочка, любимица…

Рассказывать матери о том, что через несколько дней после отъезда дорога на Яффу была перерезана и возвращение стало невозможным, пожалуй, не стоит. Она тотчас спросит…

Али повернулся на другой бок. Комната наполнилась бледным светом луны. По корзинке, оставленной возле двери, заскользили тени. Казалось, она живая…

Почему бы не начать с того, как в Акку вступили израильтяне? В тот день на город обрушился ад. Али стрелял из окошка — так делали многие, кто имел оружие. Патроны быстро кончились. Охотничье ружье стало больше не нужно. Он отшвырнул его и начал успокаивать Даляль, которая плакала от страха.

Вдруг в дверь квартиры сильно застучали и она отворилась. Раздались короткие автоматные очереди. Когда дым рассеялся, Али увидел четырех солдат. Они повернулись и исчезли на лестнице. Только тогда он заметил, что Даляль бьется в судорогах. На груди ее была кровь. Он схватил девочку, прижал к себе. Она открыла глаза и, удивленно подняв брови, хотела что-то сказать, но не смогла…

Плакал ли он? Он не помнит. Зато хорошо помнит, как на вытянутых руках нес сестренку по улице. Чтобы все видели… Люди отняли бездыханное тело. А у него было такое чувство, будто он потерял все: и родную землю, и семью, и мать… Что для него значила жизнь? Какой в ней был смысл? Оставалось одно: уйти в горы.

Если бы он сразу тогда написал, не было бы десяти лет лжи. Мать узнала бы о смерти Даляль и, может быть, пережила бы… Но он побоялся… По телеграфным проводам бежали лживые строки: «Не волнуйся, мы живы, здоровы…»

Али встал, раздвинул шторы, глянул вниз, на улицу. Теперь он перестанет лгать. Сбросит страшную тяжесть… Расскажет, где похоронена Даляль, на могилу которой никто не принесет в праздник цветов. Мать, хоть и живет неподалеку, не может посетить кладбище — оно по другую сторону…

Наступило утро. Площадь у Мандельбаумских ворот заполнилась арабами. Али жадно высматривал мать. Вдруг он услышал:

— Али!

Обернулся. И не узнал. Неужели эта измученная, состарившаяся женщина — его тетка?

Поначалу, как полагается, были радостные приветствия. А затем сразу:

— Где же Даляль?

Он ждал этого вопроса, готовился к нему и боялся его, хотя приехал только для того, чтобы дать на него ответ. Но вот вопрос задан, и тотчас сдавило горло…

— Скажи, тетушка, где мама?

— Разве ты не привез Даляль? — поспешно воскликнула женщина. — Почему ты один?

— Даляль? — переспросил он, едва сдерживая знакомую дрожь в коленях, и протянул корзинку. — Это маме… немного зеленого миндаля…

Тетка отшатнулась. В глазах у нее была такая мука, что Али стало страшно: