Живой мост

Амин сознавал все, что с ним происходит. Чувствовал, как холодные руки мясника пробегают по его обнаженной груди… Грубые и сильные, они крепко держат его. Он силится крикнуть, но язык будто захлопнуло капканом… Кровь хлещет из отрубленной шеи… О боже… А вокруг люди. Они молча проходят мимо. Хоть бы кто-нибудь заступился или по крайней мере выразил свое возмущение! Но они идут и идут, унося с собой последнюю надежду. Будто все, что происходит здесь, буднично и привычно и каждый день совершается в сотнях мясных лавок этого города.

А мясник стоит рядом с его отрубленной головой и сильно бьет опахалом по тому месту, которое раньше было его лицом. Он заботливо отгоняет мух, скопившихся в уголках глаз и рта. Один из покупателей берет в руки его голову, придирчиво рассматривает ее, прикидывая, сколько потянет… бросает на весы и торгуется с хозяином о цене…

И тут он не выдерживает. Холодный озноб пробегает по телу… Он кричит, делает отчаянное усилие и… просыпается!

…Потолок все еще кружится у него над головой. А когда он наконец останавливается, перед Амином начинают мелькать кадры из старого, много раз виденного кинофильма. Вот он видит себя, в городской тюрьме Акки… Ах да… Он попал туда прямо от мясника!

Каждую ночь являлись два служителя, здоровенные как быки. Входили в камеру, оставляли в углу какое-то тряпье и исчезали, не забыв закрыть дверь на замок. Но однажды он оказался в другом, незнакомом месте. Рядом с ним был странный человек. Забившись в угол, он смотрел на Амина, как слабоумный на свет луны: стоя на коленях, скривив в гримасе открытый рот.

Сквозь зарешеченное окно виднелась бледная луна. От лунного света губы у незнакомца были совсем бесцветные, серо‑синие, слабо белели зубы. Он медленно подполз к Амину и прошептал, приблизив губы к его лицу: «Ты тоже сошел с ума?»

Амин смотрел на него, пораженный. Прижавшись к стене, он чувствовал, как его начинает бить озноб.

— Разве ты не знаешь, где ты? Я хочу выйти, но они держат меня взаперти, не выпускают…

Когда Амин понял, что он в сумасшедшем доме, он едва не сошел с ума на самом деле. Конечно, эти законники наверняка заполучили врачебное заключение: мол, у него не все дома.

— Выбирай — веревка или сумасшествие… — продолжал отчаявшимся голосом его товарищ по несчастью. Он показал на длинную веревку, что свешивалась с оконной решетки. Амин не мог отвести от нее глаз. Это было невероятно.

— Не мучай меня… Я спать хочу, — вырвалось у Амина.

— Прошу тебя, не дай им почувствовать себя победителями!

— Ужасно, как ужасно…

— Я здесь двадцатый день. Кто заставляет нас так страдать?

— А ты не знаешь?

— Еще бы не знать! Но я скорее сойду с ума, чем кончу самоубийством! Нет, я не доставлю им такого удовольствия!

— Пытали тебя?

— Я уже ничего не чувствую. У тебя нет сигареты?

— Откуда? Отобрали, ни одной не оставили.

— Эх, давали бы мне по сигарете в день. Или хотя бы раз в неделю.

— До чего же здесь холодно! Одна эта сырость вгонит меня в могилу! За что тебя посадили?

— За что? То же самое я хотел спросить у тебя. Давно арестовали?

Амин рывком приблизился к незнакомцу и вгляделся в искаженное страданием лицо.

— О боже, это ты, Салим?

— Да, я.

— Салим, ты не узнаешь меня? Я Амин Асад.

— Амин Асад? Амин, товарищ Амин!

— Да, да… да.

— Будь они прокляты! Кто-нибудь еще арестован?

— Не знаю. Но думаю, что да.

— Тебе плохо, товарищ? Держись, будь мужчиной. Иначе они распнут тебя на кресте. Не знаешь, как там мои? Жена, дети?

В двери заскрипел ключ. Салим уполз в свой угол и тут же захрапел. Ключ все продолжал скрипеть. Наконец дверь приоткрылась. В узкой щели сверкнул совиный глаз. Ледяной взгляд обшарил камеру в поисках жертвы. Отыскал ее. Запустив когти в волосы Салима, сова потащила его к выходу. Жутко ухнула и исчезла.

Амин не шевельнулся. Он лежал, как убитый, и смотрел на веревку. Она качалась, будто свешивалась с самой луны. Он не мог отвести от нее взгляда, он не мог справиться с дрожью, словно в него вселилась какая-то не подвластная ему сила. Луна светила ему в глаза. Казалось, на ней полыхает зарево.

Амин безмолвно лежит на кровати, не в силах поднять руку, чтобы вытереть со лба холодный пот. Он пытается крикнуть и не может… Кто-то барабанит в дверь.

— Открой, Амин, это я, Ахмед… Да открой же, тебе говорят! Ты что, не слышишь?

Черт побери, как же, откроет тебе Амин, когда он изрублен на куски?! Что вы еще хотите от него? Он умер, умер давным — давно! И не может встать и не может сказать, чтобы завтра его не ждали. Он не придет на демонстрацию. Обойдитесь как-нибудь без него. А он сыт по горло. За все заплатил сполна. Даже за тех, кто ушел в мир безмолвия. За Салима и других, кто никогда, слышите, никогда не вернется! «Скажешь хоть слово, я заткну тебе пасть навсегда. Салим Вакид покончил с собой… его больше нет… понятно?.. повесился…»

Амин скончался… Не ждите его…

— Да что там случилось, черт возьми! Амин! Товарищ Амин!