Живой щит

— Да и я то… Ты не думай, я инфа… инфу… информированный, но… тут лешак на мгновение замялся, очень уж не хотелось признаваться, — но не очень чтоб уж… Да и какие здесь новости. То ваш брат рыцарь в пущу забредет, так от него окро-мя брани ничего и не узнаешь. Или вот, как-то помню, девицу в лесу встретил. То ли ее мачеха из дома выгнала, то ли сама удрала, кто ее разберет. Так у той только всхлипы да причитания. Не ешь меня — вопит. А разве я когда кого ел? Ну, может, по молодости… Вывел ее из леса, да только ее и видели. Аж пятки засверкали.

— А отшельник?

— А-а-а… Ну, то давно было.

— Так уж и давно? Сколько лет?

— Сколько? А чё мне их считать-то, годы? Они ж все похожие. Вот та девка, так она после отшельника была. Да, помню, рыцарь тут с волками подрался. Я волков шуганул, а ему говорю: «Мил человек, не можно так. Они же голодные, а кряквой не питаются и шишки грызть не приучены. Они же только твоего коня хотели, так отдал бы, они бы и убрались восвояси». Так и сам мечом по лбу получил — вот, до сих пор зарубка осталась… Злой человек, нехороший.

— И что, он так-таки спокойно и уехал? — поинтересовался я, хотя был вполне уверен в ответе.

— Ну… — протянул Лёшка. — Не так чтобы и уехал… Нет, я его не ел, но заплутать — заплутал. А там, глядишь, и волчары наши местные с силами подсобрались… Вообще-то волков развелось многовато, он там штук десять положил, да и сам… Словом, и лесу хорошо, и мне ся… се… сатисфакция вышла.

Некоторое время мы шли молча. Собственно, молчал я, а Лёшка, видимо, решил, что сморозил глупость, и тоже не лез с разговорами.

А я и не думал о том идиоте, тем более времена давно минувшие. А думал я о том, что завтра, наверное, вообще не смогу ходить. Поскольку ноги горели огнем, а кое-где и кровоточили. Поэтому я старался шагать как можно осторожнее, чтобы не наступить в сотый раз на что-нибудь острое. И все равно наступал.

Тем временем заметно стемнело. Лес стал более редким, но все же не настолько, насколько хотелось бы. Но теперь почти не было видно, куда ступать, — спустя минут двадцать я все же не углядел очередную шишку и благополучно наступил на нее всей массой тела.

— Скоро уж… — оглянулся на мой рык лешак. — Слышь, ты, витязь… Ты уж не бери в голову-то. Я тебя прямо к жилью веду, честно. Не плутаю. Уж совсем рядом.

И тут мы вышли на поляну. Не то чтобы большую, но все же приличную метров тридцать в поперечнике. Здесь было заметно светлее — луна была хоть и поменьше, чем на Земле, но светила достаточно ярко. На полянке стоял домик… нет, скорее землянка, поскольку крыша была немногим выше моего роста. Возле землянки, прямо посреди поляны, рос здоровенный, я таких и не видел никогда, дуб. То есть я, конечно, не мог разглядеть, дуб это или еще что, но почему-то сразу определил это могучее дерево как дуб и ничто иное.

Внезапно Лёшка встал как вкопанный, да так неожиданно, что я чуть об него не споткнулся.

— Ты что?

— Тихо!

Тут оказалось, что у лешего не просто большие, а огромные уши, которые он развернул и принялся ими, как радаром, прощупывать полянку.

— Что случилось? — спросил1 я шепотом, рефлекторно припадая на колено. Этакая, знаете, привычка — представлять собой меньшую мишень. Наследие десантного прошлого. Спасибо, недолгий период ношения скафандра не дал отмереть рефлексам.

— Здесь плохо пахнет… — сказал лешак еле слышно. Мне показалось, что по его бугристой коже прошла дрожь. — Очень уж здесь плохо пахнет, витязь.

— Не иначе как человечьим духом…

— Угу… Вы, люди, всегда воняете, как… как люди. Ваш запах ни с каким другим не спутаешь. Я чуткий, я далеко запах слышу. Но только тут пахнет еще кое-чем. Кое-чем очень неприятным и нехорошим. И мне совсем не хочется туда идти.

Ты, понятно, можешь шагать — вот он, ночлег-то. А я не пойду, дурно там пахнет, ой как дурно…

— Чем же это? — Я постепенно начал терять терпение. Этот не в меру словоохотливый пень способен кого угодно довести до бешенства. — Ты можешь говорить короче?

— Кровью, — сказал, как отрезал, леший. — Здесь пахнет свежей кровью. Человеческой. Ну, я пошел. Бывай, витязь…

Минут десять я уговаривал Лёшку не трусить — наверное, из-за того, что жутко струсил сам, был достаточно красноречив — и в конечном итоге уговорил. Но лешак выставил категорическое условие — я иду вперед, а он прикрывает путь к поспешному отступлению.

Наконец консенсус был достигнут, и мы двинулись вперед. Очень медленно.

Источник так не понравившегося Лёшке запаха я обнаружил сразу же. Из двери дома… ну, скажем, из дверного проема, поскольку двери там не было и в помине, торчала нога, обутая во что-то вроде короткого мягкого сапога. Опыт подсказывал, что там, где есть одна нога, наверняка есть и все остальное. Дальнейшее показало, что опыта мне кое в чем недостает.

Человек лежал ничком, уткнувшись лицом в земляной пол избушки. В потемках я не мог разглядеть, во что он был одет, но вот то, что вместо левой руки у него был короткий обрубок, было очень даже видно. И темную лужу под ним тоже. Я почувствовал, как по спине ползут капли холодного пота…

— Волки…