Живой смерти не ищет

— Это от нужды, Прокопий, я ведь не меньше твоего женского горя не люблю. Куда приятнее сообщать о рождении сына, например, а еще лучше — внука. Любой дед тебя за такую новость расцелует.

Участковый ушел. Майор Квасов попил в его отсутствие чайку и сел составлять шифровку в Якутск, делясь своими соображениями и испрашивая разрешения на начало новой операции.

Часа через два вернулся хозяин.

— Ну, товарищ майор, после таких заданий нужно прямо в баньку топать и париться до седьмого пота, и свой пот смывая, и чужие слезы. Вроде бы и не кричала она, а это, оказывается, еще страшнее.

— Так ты сам ей говорил илы как я советовал?

— Сначала напустил на нее соседку. Та, узнав о смерти Афанасия, расхлюпалась. Вся в слезах к Раисе ушла. Где-то через часок я расхрабрился и следом за ней. Постучался, все чин чинарем, никто не отвечает. Захожу, а они обе сидят в обнимку, слезами заливаются. Я тогда соседке мигаю, уйди, мол, дай поговорить. У нас с ней договоренность была такая; я ей о причине смерти не рассказал, несчастный случай, и все. Ушла она. Я тогда вдове все по порядку, как вы советовали. Выслушала, осунулась еще больше. Слезы вытерла, спрашивает, кто Афанасия убил. Не знаю этого, отвечаю, но если хотите, через денек-другой отведу вас к человеку хорошему, тот все до деталей расскажет. Велел ей даже родным не говорить пока, как Афонька свою смерть нашел. Но об этом ее можно было не предупреждать, кому хочется на себя такой позор навлекать. Ей ведь придется и это еще испытать.

К концу второго дня, как и договаривались, участковый докладывал майору Квасову все, что узнал о Шишкиной.

— Родилась Раиса в Якутске, там и прожинала с матерью. В наше село попала после третьего курса техникума на практику в приисковую бухгалтерию.

— Нашел, Прокопий, кого-нибудь из тех, кто с ней в то время работал?

— А как же, товарищ майор. О Раисе рассказывают только хорошее, дескать, работник аккуратный, каждую цифру десять раз проверит, прежде чем в ведомость вписать. Доверяли ей.

— Может, транжирка Раиса? Деньги любит и подтолкнула этим мужа в банду?

— Одевается всегда скромно, но чистенько, за нарядами особенно не гоняется. Питаются как и все, скудно, а в мирное время предпочитали якутскую кухню: сытно и просто, без особых затей.

— Как же они с Афанасием подружились? Что-то в твоем рассказе не вяжется. Она вся из себя положительная, а клюнула, понимаешь, на ленивого малого. Да и не из красавцев он.

— Так ведь любят, как моя жена говорит, не за что, а вопреки…

— А как жили?

— Вроде нормально, товарищ майор. Правда, характер свой она ему не раз показывала. Бывало, и в дом не пускала, и друзей с бутылками со двора выгоняла. Потом ей надоело его воспитывать, знаете, как в семьях иной раз бывает: не гляжу, так и не вижу, не хочу, так и не слышу. Бабы иной раз нашего брата пытаются перелицевать, так себе дороже обходится.

— Это все, что узнал, или еще что-то в заначке держишь?

— Вроде все, товарищ майор. Могу добавить, что к своему сынку Афанасий очень хорошо относился. С рук не спускал, баловал, игрушек гору наделал из меха и из дерева. Не появись у него в доме Гошка, перебесился бы мужик и стал бы таким, как все: и работал бы нормально, и в бутылочку поменьше заглядывал.

— Да редко ли так бывает, Прокопий? Тлеет, тлеет, ум пропивает, а там ушлый дядя бересты подбросил, и запылало. Ну, спасибо за помощь, сегодня нанесу Раисе визит.

— Мне с вами идти?

— Не стоит, Прокопий, у тебя своих дел много, а скоро еще больше будет.

Через полчаса майор Квасов стучался в дом Шишкиных. Открыла ему молодая якутка в глухом длинном и просторном темном платье. Голова ее низко повязана косынкой; худощавое лицо с выдающимися широкими скулами и слегка раскосые большие печальные глаза. Квасов сразу же отметил красоту, нередкую для молодых якуток. Особое своеобразие, кроме глаз, ей придавали широкие, полные, четко очерченные губы и, конечно, брови: черные, летящие. Ему подумалось, что такой женщине можно верить и лучше сразу же говорить с ней начистоту, чтобы не посеять сомнения.

— Вы к кому? — поинтересовалась хозяйка.

— К вам, Раиса, — ответил майор Квасов и протянул ей служебное удостоверение.

Она внимательно прочитала.

— Я уже все знаю, — сказала, не глядя на Квасова, — мне участковый рассказал.

— Нет, не все, мне, к сожалению, эта история лучше известна.

Она провела его в комнату. Но в это время за перегородкой расплакался грудной ребенок, и она вышла. Майор Квасов огляделся. Комната ничем не отличалась от тех якутских жилищ, в которых ему доводилось бывать. Середину занимал стол на четырех толстых фигурных ножках, с нависающей четырехугольной доской в широком подстолье. Несколько табуреток из гнутого тальника с удобным сиденьем из дощечек. Квасов знал, что такие табуретки якутские мастера умудряются делать без единого гвоздя. В углу буфет, тоже изготовленный местными умельцами, о чем свидетельствовал национальный орнамент из лировидных фигурок, окруженных завитушками, спиралями и розетками на дверцах.

Раиса Шишкина вернулась:

— Я слушаю вас!