Живой товар

— Андрюша, мне тут задержаться надо, езжай сам, а если быстро освободишься — возвращайся за мной.

Чем плох мобильник — что времени на вызов больше уходит, чем у рации, чем хорош — что нынче человек с мобильником на улице никого не удивит. Плюс радиус действия больше.

Итак, приехали ребята, товар сдали, денежки забрали — и домой. Если так, Андрюша быстро вернется, а мне надо хорошо смотреть, кто сюда в гости заявится сегодня: не тот товар, который долго лежать будет.

Хотя, может, все это мои домыслы бредовые, а привезли ребята сюда, к примеру, холодильник, потому и вчетвером, чтоб выгрузить спокойно и быстро, потому и во двор заехали. И никаких пушек у них под куртками нету, и вообще все мои подозрения из пальца высосаны, а «Татьяна» — заведение невинное, слово «героин» только в словаре иностранных слов видела и Аське моей ничем не угрожает…

Тут рядом скрипнула калитка. Все в порядке, вот и бабуся. Ну точно, шестнадцать десять. Кончилась Элен.

— Кого-то ищешь, хлопче?

— Да вот, бабушка, гулял-гулял по вашей Черногузовке, приморился, сел отдохнуть да покурить — вы не возражаете?

— А что мне возражать, лавку не просидишь…

Устроилась тоже, вытащила из кармана прозрачный кулек-шуршунчик с семечками.

— Угощайтесь.

— С удовольствием!

Повертел головой, куда окурок кинуть, добежал до урны на углу — ворота закрыты, на лавочке никого. Значит, не бабуськи там проживают, да оно и по дому видно: два этажа плюс мансарда, свежей постройки, красный кирпич облицовочный, глянцевый.

Вернулся я к бабке, присел, семечек деликатно взял, попробовал.

— О, вкусные-то какие! Наверное, секрет особый знаете, как жарить?

— Ой, какой там секрет! Первое, чтоб семечки были хорошие — полные и не прелые, а второе — в сковородку немного насыпать, да помешивать, да не начинать жарить, когда кино в телевизоре.

Я вежливо посмеялся.

— Да, — говорю, — секреты простые, только не всем понятные. Особенно молодым.

После такого замечания последовал пятнадцатиминутный монолог о нынешней некондиционной молодежи, о невестке, о внучке, вышедшей замуж аж в Грай-ворон, о сыне, болеющем после Чернобыля до сих пор…

Я упомянул, что тоже болел после Чернобыля, и поинтересовался именем и фамилией сына. Нет, не встречал. Но для собеседницы я стал уже вроде родственника, и разговор продлился.

За это время и на других лавочках появился народ — но не возле дома с мансардой.

Наконец молодежная тема иссякла, и Даниловна вернулась к не освещенному доселе вопросу:

— Так чего же ты по Черногузовке гуляешь, сынку? Лучше бы уж в парк пошел, там девчата молодые, интересней, чем с бабкой старой на лавочке.

— Да вот, — объясняю, — думаю здесь домик купить. Место хорошее, от центра не так далеко, троллейбус рядом, а сносить скоро вряд ли будут. Вот и хожу, на дома смотрю, с людьми разговариваю.

— А тут и смотреть нечего, тут никто не продает. Наглюки — Петро с Людмилой — в Крым перебрались, продали два года назад. Видел, какой дворец на ихнем месте выстроили?

Так и есть, на тот самый дом показывает.

Я туда таращиться не стал, признался, что уже дворец заметил, но мне такой не по зубам, так, облизнуться только, это, наверное, «новые русские».

— Ну не знаю, — говорит Даниловна, — русские они или какие, фамилия им Михайленки, люди вежливые, на улице здороваются, но живут сами по себе, забором вон каким отгородились… Соседей на помощь не звали, когда строились, наемные у них все делали, а ходить к ним люди ходят, видать, со старого места знакомые, потому что одни и те же, а может, с работы… Не бедные, мало что построились так, еще и телефон в дом провели, а сейчас вроде о канализации хлопочут…

Я с разрешения Даниловны покурил, снова сходил на угол к урне бычок выбросить. Андрюша уже вернулся. Заметив меня, опустил стекло, показал фотоаппарат с телеобъективом, я кивнул чуть-чуть. Молодец, сообразительный парень, сам-то я и не напомнил.

Вернулся на лавочку, еще семечками угостился.

— А что, Даниловна, может, на соседней улице кто продает?

— Ну, разве что Иванючка, идем покажу…

Дошли до угла, вытянула коричневую узловатую руку:

— Во-он тот дом под шифером. Она-то сама с места сниматься не хочет, да сын зовет к себе в Лебедин. Теперь, когда Иванюк помер, ей одной с такими хоромами не справиться. Правда, не такая она старая, может, еще найдет себе кого-то.

— А что ж сын сюда не переезжает?

— О-о, у него там бизнес! Взял в аренду пасеку, мед и в Полтаву возит, и в Сумы, сюда даже, Иванючка и торгует понемножку, дороговато берет с соседей — по базарной цене, но хоть знаешь, что товар натуральный. Вот липовый созреет, я у нее литровую банку возьму, это кило четыреста будет, я уже с двух пенсий отложила. А что делать — пойдет осень, зима, простуды, как без липового меда?

— А сколько она за дом хочет, не слышали?

— А не слышала, и разговоры про продажу так пока, вообще. Да ты подойди, спроси, она баба безвредная, самой скучно — поговорит.

— Только я еще вот что думаю: а может, лучше домик чуть в глубине поискать? Может, дальше от троллейбуса дешевле спросят?