Живой товар

Я обогнала первого своего послеобеденного клиента на секунды. Только успела на место сесть и влезть в департаментские туфли, как вошла девчушка — хорошенькая, тихонькая и лепечет еле слышно. Как это она, бедная, храбрости набралась к нам прийти?

И покатился рабочий день — клиенты, звонки, распечатки, анкеты, «Вам чай или кофе?» — и бесконечно-вежливая улыбка с бесконечным терпением. И закончился день тоже уже привычно — на ступеньках меня встретил В. Колесников.

Глава 22 ПРИЕХАЛА!

Ирочка позвонила в родную дверь без нескольких минут одиннадцать вечера. За ее спиной стояли двое из «Кречета» — водитель и один из тех, что просидели всю дорогу на заднем сиденье «Волги». Через несколько секунд их полномочия заканчиваются, осталось только сдать девушку в родительские объятия. Ну, и потом еще одно дело. Это по поводу нападения на трассе.

Старший из них, капитан Петренко, склонялся к тому, что напали на них обыкновенные грабители. «Романтики с большой дороги». Сама мысль о том, что охотились за какой-то там девчонкой, представлялась ему абсурдной. Зачем? Что такого особенного может значить эта штучка, чтобы ее преследовали? А черт ее знает, не случайно же дали задание встретить и привезти. Хотя… все что угодно может быть, вплоть до того, что она — подружка какого-то большого человека. Экстерьер подходящий.

Как бы там ни было, начальству следовало о происшествии доложить. А оно уж пусть после решает и распоряжения отдает.

В глазке мелькнул свет.

— Кто там?

— Мама, это я! — отозвалась Ира.

— Ирочка! Приехала! — Загремели запертые на ночь замки.

— Всего доброго, — капитан Петренко решил, что уже можно и попрощаться. — Желаю вам удачи.

— Спасибо, — успела отозваться девушка, слушая, как они затопали вниз по лестнице.

— Девочка моя родненькая, приехала наконец-то! — Инна Васильевна втащила дочку внутрь и немедленно вновь загремела засовами и замками.

Ира молча обводила глазами знакомую прихожую. Она еще не перестроилась, не почувствовала, что дома.

Потом были долгие причитания и хныканья, мол, намаялась девочка моя бедненькая, намучилась. Худенькая стала, бледненькая…

Слова эти периодически тонули в грохоте кастрюль, хлопанье дверцы холодильника — крошечку надо было немедленно накормить.

Ира окунулась в привычную, хоть и порядком подзабытую уже атмосферу собственного дома. Она сидела на табурете в углу кухни и молча слушала мамочку, которая выдавала одну старую сплетню за другой, хотя называлось это «деточка, расскажи маме все-все».

Конечно, ни о каком рассказе «всего-всего» не могло быть и речи. Ира чувствовала, что вот эта полная женщина в нелепом халате — вовсе не та цель, к которой она бежала так долго. И никаких эмоций: ни «ах, как мама постарела», ни «Господи, наконец я дома»… Ну да, дом, ну да, мама… Только какое-то оно все не такое…

Хотя, наверное, дело было в другом — еще не прошла отвратительная оторопь после нападения на шоссе. Ире все вспоминались эти страшные рожи за стеклами, выстрелы, стоны… Все это еще жило в памяти. Капитан говорит — грабители… Ну уж нет! Правильно в посольстве сказали: твое дело — молчать. Иначе самой будет хуже.

Мамочка языком мелет за двоих — ну и хорошо. Уж так она рада, так рада… Особенно ее порадовали кольца с сережками, которые Ира привезла. Тащит на стол свою стряпню, причитает, сюсюкает… Одним словом, радуется. Интересно, надолго ли ее радости хватит, зудеть скоро начнет? Завтра? Через три дня? Или через час?.. А скольких она кормить собралась среди ночи?

— Мама, ну куда столько?

— Кушай, деточка, кушай. И расскажи мне еще что-нибудь, ты ж ничего толком не писала…

Инна Васильевна села напротив, подперла пухлым кулачком пухлую щечку и замолчала.

Видя, что теперь уже не отвертеться, Ира начала рассказывать о пышности восточных базаров, бесконечных лавках и лавчонках, фруктах, благовониях, тканях, коврах… Этот нехитрый рассказ опять включил мамочку: а сколько стоит, а как выглядит, а почему же у нас намного дороже… Ты смотри, хватило ума не спросить, а почему, мол, не привезла… Даже не верится. Завтра небось спросит…

Вечер незаметно перешел в глубокую ночь. Только около двух часов разошлись по спальням. Спартанская обстановка своего закутка подействовала успокаивающе, глаза начали закрываться сами собой.

А может, она и уснула на какое-то время.

Вдруг дверь распахнулась, вспыхнул свет и в комнату вломилась мамочка в ночной рубашке, в руках скомканный носовой платок, вся в слезах.

Теперь она уже не причитала — орала как резаная, что ее, несчастную, родная дочечка, шлюха такая, паскуда, опозорила. Она, мамочка, теперь даже на улицу выйти не может — стыдно ей, мамочке, людям в глаза смотреть.

— Ну расскажи, расскажи мне все! Как тебе там хорошо было!

— Мама, какого черта? Ты чего, со скандалом до утра не могла подождать?

— Ах-ах, разбудили деточку! Небось там тебе по ночам спать не приходилось!

— Мама, уймись ты, Христа ради! Что тебе от меня нужно?

— Опозорила меня, а теперь еще спишь, дрянь!

— Мама, не ори, а то и я орать начну! Я за год научилась там ругаться на шести языках! Дай отдохнуть.