Живой труп. Часть 2 (СИ)

   Разговор состоялся в единственном на весь уездный центр трактире купцов Тушиных. Публика в заведении собиралась весьма разнородная, но безобразий и пьяных драк в дневное время не случалось. Александру уже приходилось обсуждать здесь за чашкой чая, а иногда и штофом водки, текущие дела товарищества и даже заключать договора с партнерами. Но все это происходило в какой-то иной счастливой жизни. И теперь человек, что сидел напротив и бесцеремонно запускал в сахарницу толстые пальцы, подводил под этой жизнью жирную черту.

   Ему было известно практически все. Членство в нелегальной ячейке радикальных социалистов. Участие в ограбление бака компьютерными медвежатниками. Даже в деле о покушении на великого князя Александр проходил как соучастник. По словам Кречинского все это тянуло на пятнадцать лет каторги. Александр уже мысленно прощался с женой, с дочкой, которой суждено теперь расти без него. С тем маленьким мирком, что он начал создавать своими руками, наивно надеясь, что большой внешний мир позволит завершить работу и получить свою долю счастья. Казалось, вот-вот Кречинский отставит в сторону тарелку с пирожками и хлопнет в ладоши. Из-за спины тут же вырастут люди в жандармских мундирах, и щелчок наручников на запястье поставит окончательную точку в судьбе. Но пока этого почему-то не происходило, и потому в душе еще шевелилась слабая, как слепой котенок, надежда.

   - Ну, и что делать будем? - поинтересовался Кречинский. Александр не ответил. Уставившись в пол, он ждал, пока все закончится.

   - Не слышу, предложений! - повысил голос штабс-капитан.

   - Что вы от меня хотите? - глухо произнес Александр, не отрываю взгляд от щели между половыми досками.

   - А ты, поразмышляй! В ноги пади. Руки целуй.

   Ответом снова было молчание. Несколько секунд Кречинский держал паузу, потом голос его вдруг стал по-отечески добрым:

   - Я понимаю, запутался ты, Чангаров! Влип, по самые уши. Но ответить за содеянное надо? Или искупить честной службой!

   В душе снова зашевелил лапками слепой котенок надежды. Подняв, наконец, взгляд, Александр снова спросил:

   - Что вы от меня хотите?

   Голос штабс-капитана, утратив отеческие нотки, зазвучал грозно и торжественно:

   - Служить ты мне теперь должен! Как пес, верно служить! Все, что ни прикажу, исполнять будешь. Велю в отхожую яму нырнуть, нырнешь. Велю жену на ночь привести. Приведешь, еще и свечку подержишь!

   Видя, как встрепенулась жертва, Кречинский отпрянул назад и скороговоркой произнес:

   - Но, но, не бойсь, лишнего не потребую! Отечеству будешь служить под моим началом.

   Ту же он начал весьма красноречиво перечислять опасности, что исходят как от внешних врагов, мечтающих окончательно уничтожить империю, так и от внутренних разрушителей устоев. Все, что он говорил, было понятно и близко. В какой-то момент, забыв, как его только что унижали, Александр даже, почувствовал симпатию к этому защитнику интересов отечества. Сработал некий подлый механизм в человеческой психике, заставляющий жертву полюбить своего гонителя. А штабс-капитан, закончив агитационную часть, протянул заранее заготовленный документ.

   Буквы расплывались перед глазами, но Александр все-таки постарался прочесть, что было написано на увенчанной двуглавым орлом бумаге. Это был отпечатанный на принтере типовой бланк. Податель сего, давая обязательства снабжать охранное отделение информацией, становился внештатным агентом-осведомителем.

В обществе, где Александр вырос, подобные люди вызвали презрение даже у убежденных сторонников монархии. В какой-то момент даже возникло желание скомкать проклятую бумагу и швырнуть в лицо штабс-капитану. Но вместо этого он, чувствуя, что совершает акт духовного самоубийства, поставил свою подпись.

   Выходя из трактира, Александр чуть было не упал, споткнувшись на ступеньках. Проходившая мимо парочка принаряженных молодух, глядя на его кульбит, прыснула смехом. Наверное, решили, что барин с утра пораньше принял лишнего. Александр остекленевшим взглядом проводил их крепко сбитые фигуры. Судя по цветным кофточкам и юбкам, что, как барабан, обтягивали рельефные ягодицы, барышни собрались не иначе как в губернский центр и шли сейчас на автобус. На остановке, что находилась в дальнем конце площади, под загнувшимся вверх металлическим козырьком уже собралось несколько человек. Две тетки, устроились на лавке, лузгали семечки. Мужик в широких штанах и выцветшей старомодной поддевке сидел на мешках с репой и курил папиросу. Полная женщина в платке и длинном до пят платье безуспешно пыталась собрать вместе и успокоить носившихся вокруг детей. По соседству у крыльца продуктовой лавки о чем-то судачили две старухи. Шла обычная жизнь, где у каждого были свои маленькие заботы, радости, проблемы. И никому не было дела до того, чью жизнь только что переехал и втоптал в грязь безжалостный каток судьбы. Разобщенность и равнодушие окружающего мира, которое раньше просто не замечал, проявилось вдруг с болезненной остротой. И он подумал, что где-нибудь среди дремучего леса, человек не будет так одинок, как среди себе подобных.