С самого начала марта весна перешла в наступление. Под ее натиском зима, огрызаясь короткими снегопадами, быстро покидала город. К апрелю уже почти не осталось снега, лишь кое-где под кустами и за торговыми палатками чернели грязные верхушки последних сугробов. Во второй половине дня на свободной от цветочных ларьков части бульвара, стала появляться праздно гуляющая публика. На лавочках почти не оставалось незанятых мест, и взгляд заставляли спотыкаться по-весеннему открытые наряды женщин.
В один из свободных от тренировок вечеров Александр, устроившись у пересечения бульваров, наблюдал, как закат подсвечивает постройки Рождественского монастыря. По левую руку от него на стеле памятника героям Большой Тихоокеанской войны штабс-капитан Василий Чапаев пронзал казачьей пикой японского дракона. Центральный персонаж композиции явно был выбран в угоду народным симпатиям. Выходец из крестьянского сословия пошел на германскую рядовым, а закончил с погонами прапорщика и личным дворянством. Во Вторую японскую он руководил пластунской ротой особого назначения. Из-за постоянных конфликтов с начальством дослужился только до штабс-капитана, но сумел стать героем многочисленных, как героических, так и пикантных историй, а также объектом всенародной любви. И сейчас, в образе Георгия Победоносца он весело глядел с гранитного постамента на гуляющих внизу барышень.
Посматривая на часы, Александр думал о том, что пора бы сделать вечерний просмотр объявлений, но возвращаться на съемное жилье к чайнику, дальновизору и книгам совсем не хотелось. Ворковавшая рядом с ним на скамейке парочка, поднявшись, словно по команде, направилась в сторону Рождественского бульвара. Провожая молодых людей взглядом, Александр почувствовал, как кто-то занял освободившееся место и сел совсем близко. Нос уловил приятный, но слишком сильный аромат духов. Скосив взгляд, Александр тут же споткнулся глазами о стройные женские ноги, обтянутые ажурными чулками. Во второй половине уходящего века ветры западной моды все чаще срывали подолы с традиционной женской одежды, и короткая юбка перестала быть редкостью. Но сейчас от неожиданности, а может от затянувшегося монашеского существования, эффект был обжигающий. И это ни прошло незамеченным.
- Не надоело скучать в одиночестве, сударь? - поинтересовалась незнакомка. Голос у нее был обволакивающий бархатный, с легкой хрипотцой курильщицы.
- Да я и не скучаю, - ответил Александр, лихорадочно соображая, как вести себя дальше.
- А не хотите скрасить вечер одинокой женщины? - с улыбкой предложила соседка. Ее худое продолговатое лицо в этот момент показалось красивым. Пикантность придавала чуть заметная примесь греческой, а, может быть, и кавказкой крови. На фоне бледной кожи вызывающе броско смотрелись алые тонкие губы.
- Прости, сударыня, в другой раз! - ответил Александр, поднимаясь со скамейки. Провожаемый насмешливым взглядом незнакомки и бронзового штабс-капитана, он быстро пошел вдоль бульвара. В мыслях искушение еще боролось с доводами разума и он, как наяву, слышал веселый голос Рахимова:
- А во время прогулок по Цветному, товарищ Феникс, настоятельно не рекомендую заводить знакомства с лицами женского пола. Особенно с профессионалками, которые по благородным господам специализируются. На простых поденщиц сексуального рынка, надеюсь, вы и сами внимания не обратите. Помни, что здесь Сухаревка в пяти минутах ходьбы. Ночь любви с большой вероятностью может обернуться проломленной головой и сточной канавой. И не хотелось бы вот так, по-глупому, потерять соратника...
Близость Сухаревской площади, прозванной в народе Новой Хитровкой, действительно ощущалась в этом, с виду благополучном, районе. После того как городские власти взялись, наконец, за реконструкцию и декриминализацию Хитрова рынка, часть его обитателей перебралась в сухаревские трущобы. Вкрапления этого контингента порою наблюдались среди гуляющей по Цветному приличной публики, или обнаруживали свое неприятное соседство в трактире на углу Колобковского переулка, где Александр обычно встречался с Рахимовым. Куда-то в сторону Сухаревки обычно уводили подвыпивших кавалеров размалеванные девицы. Так что предостережение было вполне уместным, и все же горьким осадком осталось ощущение упущенной возможности. А голос плоти, одно время перешедший на шепот, снова заговорил в полную силу.