Ландмайстер содержался вольно, но сменялись зимы и лета, и он понемногу забывал, что когда-то написал целую книгу духовных стихов "Ein sch?n geistlick ledt dorch Wylhelm Forstenberch in Lyfflandt". Мне кажется, что потом он забыл языки и приучился ходить в русскую баню, точно так же, как тот мой родственник в Череповце, с которого я начал своё повествование. Мой предок забыл пять языков, забыл университетский курс и врангелевские погоны и понемногу врос в свою новую жизнь, исчезая, растворяясь в Русском Севере.
Тёзка пленника, грозный царь Иван, по слухам, предложил ему стать герцогом, а Йохан Вильгельм отказался.
Точно так же, как и мой родственник, исчезал понемногу Фюрстенберг в пространстве Любима, оплывал как исчезающие городские валы, врастал в землю, как врастают в неё брошенные избы. Наверное, он приучился сидеть на крыльце и смотреть на городские валы почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами… Всякий чужак, попавший на Русский Север и догадавшийся, что вернуться обратно у него не выйдет, быстро учится такому взгляду.
Ему это даже нравится. Ему нравится, что у северорусского народа глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в чужака, пусть даже и невольного жителя этих краёв, чувство законной гордости. Можно себе представить, какое. Это в прошлой его жизни, где ладскнехты и ландсграфы всё продавалось и покупалось были глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… А тут — совсем другие глаза! Постоянно навыкате, но никакого напряжения в них — лишь северное небо. Полное отсутствие всякого смысла — но зато какая мудрость вековых елей и чистота лесных озёр! Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий — эти глаза не сморгнут. Им всё божья роса, им всё Сиверко да Онего…
И духовность — да-да, та самая духовность, что я говорил. А тогда, не зная про духовность ровным счётом ничего, Орден писал прошения о его обмене и выкупе, но никакого Йохана Вильгельма фон Фюрстенберга уже не было. Он понемногу превратился в траву, деревья и землю города Любима. И всё это, конечно, требовало описания.
Но напоследок, вздохнув перед трудной работой, стал размышлять, вернувшись в мыслях к тому, с чего начал: как я был бы счастлив, будучи соглядатаем, будучи тем самым из западных писателей, которые, вернувшись из дальних российских краёв, вновь собирали вокруг себя толпу своих французских пейзанов.
Вот они сидят кружком в тени виноградника и качают своими кудрявыми пейзанскими головами:
— Вот-ка, братка… Так-то оно-от… Как ты жив ишшо… Эвона них-то нарот како-о-ой…
Но нет мне того счастья.
Хмурится жизнь вокруг меня, и нет утешений.
История про подвывку волков
Вот что, дружок: пока ты сидишь в тепле и уюте, в лесу у деревни, названия которой, ты, поди, и не знаешь, случилась беда с пастушком. На него напали волки.
И единственное, что ты можешь сделать, так это крикнуть "Волки! Волки!". Нет-нет, кричать, конечно, не надо — ты просто перепость в своём уютном дневничке "Волки!" — и ты уже будешь с нами, ты заодно с нормальными людьми.
Что, ты говоришь, что не понимаешь, что произошло и тебе важно разобраться? Это всё глупости. Перепости и всё. Делов то! Зато ты поучаствовал, ведь иначе пастушок погибнет. Ну да, он может погибнуть, но ведь мы уже знаем, кто виноват. Ну что тебе, дружок, до деталей? Ты и на карте эту деревню не найдёшь, да и искать не будешь. Ты что, зоотехник? Ты специалист по хищникам? Спасатель?
Надо тебе это? Ты говоришь, для общего развития, чтобы отвечать за свои слова? Брось, ничего узнавать не надо, ты просто перепости. Ведь разбираться — это труд, часто тяжёлый и бесплатный. Мало ли ты уже постил донорских объявлений, среди которых случались и просьбы с фальшивыми телефонами. Что, ты их проверял? Да много ли каких ты постов перепостил.
Ты кричи "Волки!" — и дело с концом. Дело ведь беспроигрышное — ты ни за что не отвечаешь. Ни одной копейкой — и я уверяю, это гораздо практичнее, чем собирать деньги матери пастушка. И уж куда практичнее, чем уныло судиться с директором нашего далёкого колхоза. Перепости столько раз, сколько ты желаешь добра пастушку. Просто перепости, ведь если с пастушком всё будет плохо, то ты скажешь, что боролся. Если с пастушком будет чуть лучше — так это только благодаря твоему посту.
Вот смотри, тебе даже не надо ничего добавлять от себя. Просто открой рот и кричи. Кричи с нами, кричи лучше нас. Почувствуй, как весёлый и ужасный (а настоящий ужас всегда радует нас, обывателей) крик, пузырясь и булькая, наполняет твоё горло: "Волки! Волки! Волки!".
История про диалог DCXXXV*
— Здравствуй, Толик. Тут такое дело — у меня выпал зуб. Металлический. Вот он, я его тебе принёс.
— Так-так… Давай выбросим его на хуй.