Живой Журнал. Публикации 2010

И особенно важным для Архитектора было пересечение реки Дон — кто бы и как бы не достигал этой великой реки, кто бы не двигался вдоль или поперёк, каждый раз для него это было знаком… нет знамением.

Это было в нашем путешествии особым экспедиционным наблюдением.

Я несколько скептически относился ко многим найденным моими спутниками сближениям, географические и литературные метафоры часто казались мне неверными — так решительно мне не нравился отысканный ими пару лет назад в каком-то стороннем, непонятном месте Чевенгур.

Однажды Архитектор придумал, что весь строй романа "Война и мир" именно таков, каков есть, только потому, что этот роман пишет не Толстой, а его герой Пьер Безухов, поминутно расправляясь с собственными комплексами, обидами, что нанесли ему другие персонажи, плохо скрывая ревность к прошлому своей жены и собственное прошлое. "Ну а что же нет"? — думал я. Академический исследователь шерстит архивы, всматривается в каждую бумажку, в неровность почерка и проверяет событие несколькими независимыми мемуаристами.

Но был и иной подход, сформулированный когда-то странным человеком Аркадием Белинковым.

Белинков говорил, что "глубоко убежден, что в художественном произведении есть всё для исчерпывающего литературоведческого анализа. Поэтому я утверждаю, что исследователю нужно только хорошее издание произведений писателя. Дополнительный материал чаще всего показывает, что к художественному творчеству писателя он отношения не имеет". Не сказать, что это утверждение работает всегда, и часто оно, когда я вспоминаю об этих словах Белинкова, меня раздражает.

Но, в моей системе координат, это не оправдание дилетантизма или невежества. Это сознательное ограничение деталей воображаемого пространства. А мы создаём воображаемое пространство всегда, когда обдумываем художественный текст. Поэтому Архитектор в полном праве описывать переживания Пушкина или Карамзина в точных формулировках без оговорок типа "из письма Вяземского от 21 января следует, что…". Важно, чтобы эта воображаемое пространство не комкалось, и его события не нарушали внутренние, собственные физические и поэтические законы.

Впрочем, у этой книги была одна проблема: опасность, приходящая с противоположной стороны, то есть не от критика-буквоеда, не от любителя точности. Есть опасность быть залюбленной экзальтированным читателем. Тут вот в чём дело: есть категория читателей, которая, ориентируясь на интонацию, на красивое слово, начинает любить текст, особенно в него не вдумываясь, не вступая в диалог с автором, не споря с ним.

Это серьёзная проблема — потому что есть тексты, изначально негодные к такому обожанию, путешествующие в книжном море особенно и самостоятельно, а есть книги, что рискуют подвергнуться атаке такого обожания.

Чего хочется, конечно, избежать.

Самые удачные из книг о путешествиях те, что вызывают желание повторить путь, а потом создают традицию. Я таких знаю несколько — это рассказ Джойса о том, как по Дублину бежит маленький человек-неудачник, роман Булгакова, в котором неудачник бежит по Москве от Тверской до Остоженки. "Москва-Петушки" — говорят у американцев аналогичное отношение к роману Керуака On the Road.

В России к путешествиям отношение особое — для русского человека это несколько опасное, чуть не героическое мероприятие. Не всякий высунет из дома нос по своей воле. Оттого путешествовать по страницам куда привычнее, чем путешествовать с книгой подмышкой. В некогда знаменитом романе "Альтист Данилов" весь сюжет повязан с Останкино, и ходят слухи, что местные жители прогуливаются по описанным маршрутам. Но это всё же не массовое явление. Количество путешественников из Петербурга в Москву обильно, но я слышу больше проклятий запруженной трассе, чем восторга культурных туристов.

Книги эти имеют разный вес, но путешествия вообще вещь загадочная, и оттого странник всегда оказывается в положении купца, что отправился за Аленьким цветочком.

Когда пишут о путешествии, то вечно ошибаются — собираются сказать одно, а выходит другое. Чудище ужасное превращается в принца и наоборот.

Джером К. Джером написал свою знаменитую книгу о путешествии четверых мудрецов в утлом челне случайно.

Он собирался писать путеводитель по Темзе — путеводитель с исторической подоплёкой. Джером отправился тогда в свадебное путешествие — ему было лет тридцать, его жене столько же. Он был счастлив и вернувшись, он решил написать "Историю Темзы". Но путешествие уводило его в сторону, получился роман, а не путеводитель.