Живой Журнал. Публикации 2011

Спас всех, как всегда, я. Увидев знакомую фигуру на площади у автобусов, я завопил:

— Ва-аня!

Знакомая фигура согнулась вдвое, и за ней обнаружились удочки.

Рудаков ловко свистнул по-разбойничьи, и из человека выпал и покатился зелёный круглый предмет, похожий на мусорную урну.

Фигура повернулась к нам. Это был Ваня Синдерюшкин собственной персоной.

Извините, если кого обидел.

13 июня 2011

История о категориях

А вот кто может сформулировать, в чём отличие между нравственностью и моралью?

Извините, если кого обидел.

14 июня 2011

История про затруднения

В некоторых случаях возникают удивительные затруднения при разговоре о каком-нибудь персонаже.

И сейчас я поясню, почему.

Я не имею в виду затруднения с определением позиции — трудности разговора о Сталине совсем иного рода. Это столкновения психического состояния людей, их внутренних образов.

За последнее время я не встречал иного разговора, то есть не видел внеэмоционального обсуждения.

Но со Сталиным всё куда понятнее — то есть цепочка выборов (то есть моментов, когда наблюдатель говорит "это в нём хорошо" или "это в нём плохо") известна и описана.

Тоже самое с обсуждениями Наполеона, да и любого вождя.

Я расскажу, о куда более сложном случае.

Тут совершается переход от тиранов к женщине.

Жила себе Лиля Брик, много кого повидала, и наконец, была развеяна по ветру на одной поляне под Звенигородом.

Споры об этой женщине, конечно, не споры о Сталине.

Но вот посмотрите:

Модель первая — это история мудрой и прекрасной женщины, которая осветила собой жизнь большого поэта, затем помогла словом и делом многим другим людям — влоть до режиссёра Параджанова и поэта Сосноры и стала символом русской литературы XX века.

Модель вторая — это история не очень умной женщины, пользовавшаяся своим животным магнетизмом и выгодно распорядившаяся им, получавшая пожизненную социальную ренту с имени большого поэта.

Спор между защитниками этих конструкций может продолжаться бесконечно.

Время от времени противники делают шаги друг к другу, каким-то образом объясняя известные им события.

В самом деле, письма её большому поэту почти не требуют пародирования: "Телеграфируй, есть ли у тебя деньги. Я всё доносила до дыр. Купить всё нужно в Италии". И если человек лезет груздем в кузов, занимая кадровую позицию жены, то вместе с социальными дивидендами, налагает на себя обязательства. Если большой поэт неотвратимо двигался к самоубийству, то куда глядела жена? — закономерно спрашивает наблюдатель.

Другой наблюдатель справедливо замечает, что другой большой поэт при живой жене жил с другой женщиной — и вообще, история знает и вовсе причудливые человеческие отношения. и вообще, лазить в постель к большим поэтам — неприлично.

Ему, в свою очередь, возражают, что у поэтов, больших и малых публичный продукт не разделён с собственной жизнью, и если для понимания работы физика Льва Ландау знания о его романах не нужны, то для понимания поэтической работы Маяковского от этого знания никуда не денешься.

Поэт как бы подписывает контракт на публичность личной жизни — с каждым посвящением, с каждым упоминанием этой жизни внутри стихотворения.

В какой-то момент включается фактор личный, фактор личных отношений с людьми, что знали поэтов и их женщин (И этот фактор у меня тоже есть — не всякий захочет обидеть друзей и знакомых, пусть даже косвенно). Настоящий разговор начинается в тот момент, когда вымрут все — до третьего колена.

Но вот с Лилей Брик — очень интересная история.

Разговор о ней так сложен от того, что очень сложно выдержать достойный тон.

Бриков давно ругали — ещё в конце шестидесятых, причём на защиту "вдовы Маяковского" встали очень разные люди — от Симонова до Шкловского. Я эти статьи выдел, ничего особенного в них нет.

Просто статьи эти были напечатаны в мире с высокой ценностью печатного слова. В том мире за публикацией следовали "организационные выводы". И как раз от оргвыводов приходилось защищаться.

Я недаром спрашивал всех о морали и нравственности.

Проблемы морали и нравственности — самые зыбкие.

Сами эти слова — будто двухголовая птица с неразличимой сутью. Причём никто точно не знает этой сути, всё как и положно в "морально-нравственных" делах, определяется интуитивно.

В начале двадцатого века начались эксперименты с этикой.

И образ (образы) Лили Брик посланы нам в качестве удивительного подарка. Её описание даёт возможность сформулировать нечто вроде гейзинберговского принципа неопределённости:

"состояние может быть таким, что x может быть измерен с высокой точностью, но тогда p будет известен только приблизительно, или наоборот p может быть определён точно, в то время как x — нет. Во всех же других состояниях, и x и p могут быть измерены с «разумной» (но не произвольно высокой) точностью. В повседневной жизни мы обычно не наблюдаем неопределённость потому, что значение чрезвычайно мало".

Подыскивание бытовых аналогий последнего утверждения (насчёт обыденной жизни) несёт отдельную радость.