Живой Журнал. Публикации 2011

Например, я как-то работал с нефтью, так там просто нефть не умела разговаривать, а доходный материал, с которым имеет дело СУП умеет говорить и стучать по клавишам. А так-то нефть вам много бы рассказала, и как её за углеводород не считают, и как на землю льют, и про вскрытие линзы варварским способом, и как… Ну, понимаете.

В этом и назидание — то есть, размышления о том, где тут грань видовых отношений? Люди в СУПе были ведь не правительством, не чекистами-негодяями, а ровно такими же любителями индийского Коктебеля, как и те, у кого подвисал обвешенный какой-то рекламной хренью журнал.

Тут, кстати, парадокс: благосостояние СУПа впрямую зависит от контента, так что аргумент "вы же бесплатно пользуетесь, так и не петюкайте" работает, да не совсем.

Зеркало, одним словом.

Врубель, Леонид Ильич.

Ага, вижу, что недорогая.

Извините, если кого обидел.

10 апреля 2011

История про юбилейный полтинник

Сегодня очень интересный праздник, хороший — потому что искренний, причём и тогда он был искренний, и сейчас это что-то вроде Нового года.

Правда при этом смотреть телевизор совершенно невозможно, потому что медиа устроены так, что в случае большого события надо сказать что-то оригинальное.

И среди телевизионных каналов начинается космическая гонка оригинальностей.

Новые тайны — это вновь открытые новые тайны космоса. ракет. космонавтов, Сталина и Берии, Королёва и Гагарина, новые тайны того как Гагарин сел, а потом встал. Новые тайны и новые очевидцы.

А ничего оригинального говорить не надо — и про МиГ-15 про Киржачом, и про прыжки с балкона, и про пистолет в бардачке космического корабля.

Но я-то этих людей понимаю — поставь надо мной какого начальника, испытаю то же ленивый бунт на коленях. Не захочешь, а сделаешь.

Одно хорошо — Черток жив и вполне бодр. Говорит связно, сидит в телевизоре как оправдание всему этому безобразию. Кремень образца 1912 года.

Пусть на него глянут, авось кому стыдно будет.

Извините, если кого обидел.

12 апреля 2011

История про Березина и Довлатова

Мы все живём рядом с общественно-значимыми людьми.

У Довлатова в «Чемодане» есть вот такой эпизод: «…Разговор, естественно, зашёл о литературе. Если Лена называла имя Гладилина, я переспрашивал:

— Толя Гладилин?

Если речь заходила о Шукшине, я уточнял:

— Вася Шукшин?

Когда же заговорили про Ахмадулину, я негромко воскликнул:

— Беллочка!..».

Так вот, писал мой далёкий друг уже своим друзьям: «… примерно по такой же схеме строился на вчерашне-сегодняшний разговор с Березиным про Живой Журнал, то есть, если я говорил:

— N*** (нет-нет, — имен не называем), то Березин восклицал:

— Ну, как же!!! N***!..

…Все это было интересно и познавательно, — иногда открывались совершенно неожиданные параллели. Разговор происходил за распитием Массандровских вин: сначала под бутылочку Мадеры, затем Муската белого, затем Мускателя розового…..наутро я понял, что совершенно отвык от употребления десертных вин… А Березин поехал в Севастополь, — чтобы выкурить трубку на Графской Пристани».

Кто-то из хороших писателей старшего поколения, вот уж точно не помню — кто, рассказывал такую историю. Катаев, уже на излёте жизни, выступал на каком-то мероприятии, и начал рассказывать о Горьком. Но в какой-то момент рассказа что-то в нём переключилось, и он стал произносить вместо фамилии «Горький» — фамилию «Гоголь».

Так и звучало над залом «Гоголь мне как-то сказал…» и «Мы с Гоголем вышли на невский Проспект…». Кто-то решил поправить Катаева, но его одёрнули: ему — можно. Он и с Гоголем наверняка… Он — со всеми…

Эт созвучно с наблюдением того же Довлатова: «…В его мемуарах снисходительно упоминались — Набоков, Бунин, Рахманинов, Шагал. Они представали заурядными, симпатичными, чуточку назойливыми людьми. Например, *** писал: «…Глубкой ночью мне позвонил Иван Бунин»… Или: «На перроне меня остановил изрядно запыхавшийся Шагал»… Или: «В эту бильярдную меня затащил Набоков»… Или: «Боясь обидеть Рахманинова, я всё-таки зашел на его концерт»… Выходило, что знаменитости настойчиво преследовали ***. Хотя почему-то в своих мемуарах его не упомянули…».

На самом деле знаменитости — рядом.

Вот они — тут, сделай шаг, произнеси слово, и можно врать потомкам вечно.

Если доживёшь.

Извините, если кого обидел.

12 апреля 2011

История про посмертные загадки

Заговорили об Аверченко, и, в частности, о том, что у него очень часто в рассказах бывают фразы, которые стоят самого рассказа.

Я сразу вспомнил, что полжизни повторяю фразу Аверченко: "Жестокий это боксёр — Константинополь. Каменеет лицо от его ударов". Я бы, может, даже исключил бы первое предложение — но сам рассказ был неплохой, А ведь у иного писателя бывает и совсем по-другому: рассказ — дрянь, а фраза за фразой — блистательные. Рассказ превращается в сборник афоризмов. А текст распадается как кубик сахара в стакане.