Рождён он был в 1724 году, а тридцати пяти лет был уж полковником. Стал он генерал-полицмейстером Петербурга в 1764 году. Говорят, был он строг и распорядителен. Однако впал в немилость поле наводнения 1777 года — мог ли он противостоять стихии, или же она была беспощадна и сильна, но Екатерина не пощадила его и он был прогнан с должности.
Однако до этого ему было жаловано пространство между Мойкой и Большой Морской улицей, где раньше стоял зимний дворец Елизаветы Петровны.
Жаловано оно было полицмейстеру для строительства. И, начатое 1768 году строительство четырехэтажного было закончено в 1771-ем. Архитектор неизвестен, и историки называют Валлен-Деламота, и архитектора Квасова, и архитектора Фельтена. Хозяин жил на третьем этаже, на первым находились магазины, а прочие помещения сдавались в наём. Затем умер Чичерин, а лет ему было при кончине было пятьдесят восемь.
Нёс свои колонны дом через века, мелькали в подъезде Радищев и Фонвизин. Жил там и Грибоедов. Открылся и исчез Музыкальный клуб. Граф Куракин владел домом, некоторое время наполняли его помещения страшные мысли графа Палена, ну а затем им владели братья Елисеевы — Григорий и Степан.
А вот как пробежали невским революционные солдаты и матросы, жизнь дома переменилась.
И вот в бывшем доме генерала-полицмейстера обосновался Дом Искусств.
Половина русской литературы, если не три четверти жила в Доме Искусств, пока история его не кончилась в году тысяча девятьсот двадцать третьем с Рождества Христова.
Десятки книг были написаны в тесных комнатах четвёртого этажа.
Юрий Анненков написал про это вот что: «1920 год. Эпоха бесконечных голодных очередей, «хвостов» перед пустыми продовольственными распределителями», эпическая эра гнилой промёрзшей падали, заплесневелых хлебных корок и несъедобных суррогатов. Французы, пережившие четырёхлетнюю нацистскую оккупацию, привыкли говорить говорить об этих годах как о годах голода и тяжёлых нехваток. Я тоже провёл это время в Париже: немного меньшее количество одних продуктов, несколько худшее качество других, поддельный, но всё же ароматный кофе, чуть сокращённая электрическая энергия, чуть сокращённое пользование газом. Никто не умирал на обледенелых тротуарах от голода, никто не рвал на части палых лошадей, никто не ел ни собак, ни кошек, ни крыс.
В этом страшном 1920 году Виктор Шкловский, тогда убеждённый и бурный защитник футуризма и вообще «формализма» в искусстве, обнищавший с красным носом (красным от холода), и с распухшими красными веками (красными и распухшими от голода), изобразил со свойственной ему яркостью в статье «Петербург в блокаде» этот период петербургской жизни».
Самого Шкловского Анненков изобразил на знаменитом портрете, который отчего-то даже при наличии возможности цвета, репродуцируется в чёрно-белом виде. Про эти работы Анненкова Корней Чуковский писал: «Он пишет портрет Тихонова за пуд белой муки, но Тихонов еще не дал ему этого пуда. По окончании заседания он подозвал меня к себе, увел в другую комнату — и показал неоконченный акварельный портрет Шкловского (больше натуры — изумительно схвачено сложное выражение глаз и губ, присущее одному только Шкловскому)».
Именно эта акварель так известна.
На ней Шкловский молод, лицо его вытянуто. Кажется, даже, что его череп изменился к старости.
Это Шкловский, но он вовсе не похож на того Шкловского, каким он будет, скажем в 1924 году.
На нём полушубок, который топорщится рваным мехом. Пуговица у ворота сейчас оторвётся, и нитка торчит из неё как бикфордов шнур. Это тот, уже лысеющий Шкловский, который только что вылез из броневика.
Нос его действительно красен, но в губах спрятана улыбка.
Он только что ушел от бабушки и не знает о том, что дедушка скоро им заинтересуется. Не знает он и того, что всю жизнь ему предстоит бегать от медведей, волков и лис.
А сейчас вся жизнь пряма как стрела, и ничто ещё не решено.
В «Чукоккале» он запишет: «Новая форма в искусстве является не для того, чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы заменить старую форму, переставшую быть художественной.
Из Виктора Шкловского
С уважением извлек он же 28 июля 1919»