— Что для меня Россия! — отвечал ее кавалер, — страна, где тысячи людей, потому что они богаче меня, будут смотреть на меня с презрением, тогда как здесь — здесь эта толстая шинель не помешала моему знакомству с вами… А ведь я страдал за свободу черни, и не будь моё сердце так горячо, не задавался ли я вопросом: «Можешь выйти на площадь? Смеешь выйти на площадь?..»
Княжна покраснела.
Лицо Карлсона изобразило удовольствие.
«Ишь», — подумал Малыш, — «Пара серёг. Каков сам-то!»
Карлсон продолжал своё:
— Здесь моя жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями дикарей, и если бы бог мне каждый год посылал один светлый женский взгляд, один, подобный тому…
В это время Малыш ударил плетью по лошади и выехал из-за куста.
— Mon Dieu, un Chechenien!.. — вскрикнула княжна в ужасе. Чтоб её совершенно разуверить, я отвечал по-французски, слегка наклонясь:
— Ne craignez rien, madame, — je ne suis pas plus dangereux que votre cavalier.
Она смутилась не то от своей ошибки, не то от дерзкого ответа. Малыш желал бы, чтоб последнее его предположение было справедливо. Карлсон бросил на него недовольный взгляд.
На следующий день княжна сама завела с Малышом разговор о Карлсоне.
Она заговорила о людях, что страдают за своё желание нести свободу простому народу, и…
— Позвольте! — прервал её Малыш смеясь. — Это вы о Карлсоне? Да ведь его разжаловали за кражу подводы с вареньем из провиантских складов.
Княжна пошатнулась и убежала, прервав разговор.
Поутру к нему явился артиллерийский офицер с бумагою.
Это был короткий вызов или трест. То есть, картель.
Малыш сразу всё понял и отправился искать секунданта, но секунданта не нашлось — гарнизон был мал. Одни офицеры валялись пьяны, другие прятались от него. В итоге Малыш явился к утёсу на крепостной вал вместе с Петровичем, аттестуя его как «доброго малого».
Они встали на узкую площадку рядом с откосом и стали целить друг в друга.
Пистолеты ахнули одновременно, и когда белый плотный дым рассеялся, Малыш увидел, что стоит на парапете крепости один.
Был ли Карлсон? Может, никакого Карлсона и не было.
Тело так же не нашли, как ни искали. Будто улетел куда-то Карлсон, скрылся из глаз и по-прежнему теперь подсматривал за Малышом.
В тот же вечер Малыш на прогулке ехал возле княжны; возвращаясь домой, надо было переезжать горную речку вброд. Малыш взял под уздцы лошадь княжны и свел её в воду, которая не была выше колен; они тихонько стали подвигаться наискось против течения. Известно, что, переезжая быстрые речки, не должно смотреть на воду, ибо тотчас голова закружится. Как нарочно, Малыш забыл об этом предварить княжну. «Мне дурно!» — проговорила она слабым голосом… Малыш быстро наклонился к ней, обвил рукою её гибкую талию. «Смотрите наверх! — шепнул он ей, — это ничего, только не бойтесь; я с вами». Ей стало лучше; она хотела освободиться от его руки, но Малыш еще крепче обвил её нежный мягкий стан; его щека почти касалась её щеки; от неё веяло пламенем. И всё заверте…
— Или вы меня презираете, или очень любите! — сказала она наконец голосом, в котором были слезы. — Может быть, вы хотите посмеяться надо мной, возмутить мою душу и потом оставить. Это было бы так подло, так низко, что одно предположение… Ваш дерзкий поступок… я должна, я должна вам его простить, потому что позволила… Отвечайте, говорите же, я хочу слышать ваш голос!..
В последних словах было такое женское нетерпение, что Малыш невольно улыбнулся; к счастию, начинало смеркаться. Он ничего не отвечал.
— Вы молчите? — продолжала она, — вы, может быть, хотите, чтоб я первая вам сказала, что я вас люблю?..
Она ударила хлыстом свою лошадь и пустилась во весь дух по узкой, опасной дороге; это произошло так скоро, что едва мог Малыш её догнать, и то, когда она уж она присоединилась к остальному обществу.
Но вечером жизнь Малыша омрачилась явлением Карлсона.
Карлсон явился в крепость весь помятый и обтёрханный. Он, видимо долго катился по склону, будто медведь, упавший с воздушного шара. В Тифлисе, говорят, заезжие циркачи надували монгольфьер тёплым воздухом и заставляли медведя летать, да ничем хорошим это не кончилось.
С Малышом он более не разговаривал, и всё общение их свелось к молчаливой игре в карты и такое же молчаливое распивание кизлярки.
Чтобы хоть как-то разнообразить свою жизнь, он решил просить у батюшки благословения на брак с княжной, но тот только выбранил его в ответном письме, да хотел примерно наказать его дядьку за то, что тот не доглядел за дуэлью. «А ведь ты мог, — писал он Петровичу, — скотина, засесть с ружьём где-нибудь в кустах, и метким выстрелом поправить дело, чтобы этот гадкий Карлсон не докучал более моему сыну».