Живой Журнал. Публикации 2012

То есть, если блатной мир СССР противостоит Советской власти, если он гоним ею, если вор ненавидит партийца и комсомольца, советского бюрократа и чекиста, так и эстетика воровского мира народна и добра по сути: «метафизически прокурор злее и отвратительнее подсудимого, пускай и формально прав. Не с прокурорами же нам заодно поносить бедную грешницу», «…он спрашивает Мурку о мотивах ее предательства, искренне недоумевая: «Что тебя заставило связаться с лягашами и пойти работать в Губчека?». Потому что это не только утрата нравственности, но и конец эстетики — была ангел, а чем стала?»…

А все дело в том, что Шаламов и Синявский — заключенные из двух разных тюремных миров: один из смертного, по сути, бессрочного, другой из угрюмого, но все же «вегетарианского». Карнавал возможен только в вегетарианском.

Синявский пишет, что «собственно блатной (воровской или хулиганский) акцент и позволил этой стихии на несколько десятилетий сделаться единственно национальной, всеобщей, оттеснив на задний план деревенский и пролетарский фольклор». Он был восхищен вором: «Не следует забывать, что взгляд вора, уже в силу профессиональных навыков и талантов, обладает большей цепкостью, нежели наше зрение. Что своею изобретательностью, игрою ума, пластической гибкостью вор превосходит среднюю норму, отпущенную нам природой. А русский вор и подавно (как русский и как вор) склонен к фокусу и жонглерству — и в каждодневной практике, и, тем более, конечно, в поэтике». И успокаивает тех, кто воспринимает блатную песню чересчур всерьез: «Не пугайтесь! Это он кокетничает. Список загубленных душ в данном случае всего-навсего продолжение костюма, изысканный шлейф, боевое оперение юного денди-индейца. <…> То же относится к сценам убийства. Они лишены буквального содержания и воспринимаются как яркий спектакль».

Это в 1974 году хорошо было уговаривать не пугаться — потом-то многие увидели, что такое вышедший из углов воровской мир, когда одних выковыряли, как зайчиков, из наследных лубяных избушек, других обложили данью, а общественную больничную и школьную денежку растащили. Это был довольно яркий спектакль, с невеселыми, правда, последствиями.

И, чтобы два раза не вставать, можно ещё раз ответить лишь на вопрос: отчего огромную долю этого «блатного пула» составляет еврейский или квазиеврейский фольклор, все эти «Раз пошли на дело я и Рабинович» и «На Дерибасовской открылася пивная»? Как получилось, что в роли «национальной русской песни», «слепка души народа» и проч. в какой-то момент оказались «Мурка» и «Купите папиросы», а в роли любимых фольклорных героев — Рабинович и пылкий Арончик с красоткой Розой.

Дело, видимо, вот в чем. В 1920-е происходило чрезвычайно важное для литературы движение с Юго-Запада в Москву — именно тогда в столицу переехали Бабель, Багрицкий, Катаев, Ильф и Петров. Разумеется, вместе с большой литературой с юга пришли и поминаемые Ильфом «халтурщики Услышкин-Вертер, Леонид Трепетовский и Борис Аммиаков, издавна практиковавшие литературный демпинг». «Одесский стиль» стал неотъемлемой частью русского языка, как в своем «высоком», так и в сниженном варианте.

В этом сложносочиненном компоте и варились те песни. популярности их способствовало, не исключено, не только то, что «полстраны сидело, полстраны охраняло», но и тот ещё факт, что упоминаемые Евтушенко врачи, артисты и артистки, а также писатели с атомщиками в некоторой значительной доле приходились внуками Енте и раввину.

В общем, смыслов тут много.

Извините, если кого обидел.

02 апреля 2012

История про то, что два раза не вставать

Однако, кроме блатной песни, есть на что положиться в русском застолье. Под водку хорошо поют Есенина, да что там Есенина — Некрасов прекрасен в русском застолье.

Песни о разбойниках вовсе не похожи на блатные песни. Пение в застолье, кстати, удивительным образом выявляет культурный уровень собравшихся людей, а так же их чувство вкуса. И уж коли оно у них совпадёт — понеслась душа в рай. Причём это вовсе раз и навсегда данное умение. Я наблюдал музыкальную стагнацию в некоторых сообществах, а то и вовсе упадок: сперва водки становится больше чем нужно, а потом и вовсе попадают мимо нот и здравого смысла.

Так вот, о песнях про разбойников — их довольно много. Очень много песен про Стеньку Разина. Между тем народ безошибочно отделяет от него Емельяна Пугачёва и как раз его-то песнями особо не жалует.

Одна из самых знаменитых народных песен — история Кудеяра.

Музыку к ней написал Николай Александрович Маныкин (Невструев). Человек он непростой, не говоря уж о том, что год его смерти неизвестен. Родился он в 1869 и успел написать огромное количество музыки к драматическим произведениям — от "Бориса Годунова" до Вишнёвого сада". Лет пять он был заведующим музыкальной частью в Художественном театре, затем работал в театре Незлобина, а к тому же написал множество романсов. Но со стихами самого "Кудеяра" вышла чрезвычайная история.