Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь

Вот из культурной столицы нам пишут.

Меня в этой, по своему оптимистической новости, в которой угадывается приближение весны, смущает только формулировка "В Петербурге в ночь на 18 февраля произошла самая необычная драка за всю историю города".

То есть, имеется в виду, что "В Петербурге 30 пьяных негров подрались в бане и разбежались голыми по району".

Но с чего это они взяли, что это самая необычная "за всю историю города"?

Вдруг при Екатерине, из бани разбежались тридцать арапов, но каждый ещё с голой крепостной девкой на руках?

Впрочем, жизнь красивых новостей всегда напоминает старый анекдот: "Асламазян выиграл "Волгу" в лотерею" — "Правда, но только не Асламазян, а Карапетян, не "Волгу", а три рубля, не в лотерею, а в преферанс, и не выиграл, а проиграл".

Извините, если кого обидел.

18 февраля 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-02-19)

Извините, если кого обидел.

19 февраля 2016

История про гвозди (2016-02-20)

Меня в детстве в ступор вводила «Баллада о гвоздях».

Как известно, это стихотворение, которое написал Николай Тихонов (1898–1979).

Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стер с лица.
«Команда, во фронт!
Офицеры, вперед!»

Сухими шагами командир идет.

И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс — ост.
У кого жена, дети, брат, —
Пишите: мы не придем назад.
Зато будет знатный «кегельбан».
И старший в ответ: «Есть, капитан!»

А самый дерзкий и молодой

Смотрел на солнце над водой.
«Не все ли равно, — сказал он, — где?
Еще спокойней лежать в воде».

Адмиральским ушам простукал рассвет.

«Приказ исполнен. Спасенных нет».
Гвозди бы делать из этих людей —
Крепче бы не было в мире гвоздей.

Тихонов был Герой Социалистического Труда, Лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», просто Ленинской премии и трёх Сталинских.

Своим детским умом я понимал, что в 1922 году он ещё не был никаким лауреатом, но я всё же чувствовал дух времени.

Дух времени, вкус отеческого дыма и "Шипки" заключался в том, что всегда можно было понять, что можно, а что нельзя.

И вот я понимал, что с одной стороны, это должно быть о краснофлотцах — тогда всё сходится. Но у краснофлотцев не было адмиралов.

Но в 1922 году, и внутри Советской России, так о белых писать было нельзя.

«Да что же это такое?!» — думал я в раздражении.

Тогда над классной доской висел Ленин и ничего условного быть не могло. Я участвовал в литературно-художественном монтаже — это была такая странная форма сценического искусства, когда мальчики и девочки стояли в ряд, но не делали всякие цирковые фигуры (это был стиль двадцатых годов, а не семидесятых), а просто читали стихи и прозу. Время от времени играда музыка и Кобзон (да. он вечен) пел, как важен первый шаг, будущего стяг, неугомонный, недремлет враг… Итак, в этом странном представлении тоже были эти слова.

Некоторым моим товарищам тогда казалось, что про гвозди сочинил Маяковский — ведь про большевиков всё он. И музее хотел выставить их всех, плачущих.

И выходило, что всё это — про большевиков, а тут — адмирал.

Тогда я решил, что это про сражение при Моонзунде. Я как раз прочитал роман Валентина Пикуля.

Потом я решил, что это про гибель "Славы".

Но отчего — курс ост?

Почему на восток?