Живой Журнал. Публикации 2016, июль-декабрь

Не то президент, не то премьер-министр как-то звал творческих людей к себе и говорил с ними на разные темы. Из этих разговоров, как круги по воде, возникло множество разговоров, ужасных в своей бессмысленности.

Некоторые писатели не были приглашены и стали ругать пошедших писателей в коллаборационизме и преступном лизоблюдстве. Ругающим тут же начали говорить, что они просто завидуют приглашённым. Другие писатели отказались идти и последовали подобные объяснения как и почему. Началось придирчивое обсуждение того, что, кто и как сказал на этой встрече, и, в особенности, кто и что надписал в подарок хозяину на дарёной книге. Тема эта уж совсем не интересная — большинство надписей, сделанных писателями на книгах, хуже застольных тостов. А уж застольные тосты — самое пошлое из того, что придумало человечество.

Но всё равно обидно то, что в стране, где все наизусть знают разговоры Пастернака по телефону, визит писателей к премьеру становится поводом к разговорам.

Но иногда писатель, пришедший в гости к какому-нибудь правителю, рискует. Хороший писатель Борхес в сентябре 1976 приехал на неделю в Чили, где уже три года правила военная хунта. Борхес хвалил чилийскую хунту потому, что она боролась с марксизмом и социализмом любых расцветок (Борхес социализма не любил, вот он и поехал в гости к генералам). Газеты тогда записывали за Борхесом: «Я знаю, что в эту эпоху анархии, здесь, между Кордильерой и морем, существует сильное государство. Лугонес предсказал сильное государство, когда говорил о часе меча. И я открыто заявляю, что предпочитаю меч, предпочитаю обнажённый меч потаённому динамиту. Я говорю об этом, ясно и точно представляя, что это значит. Ведь моя страна уже выбирается из трясины, и я надеюсь, что выберется благополучно. Я уверен, что мы в силах освободиться от этой трясины, в которой оказались. Вы здесь уже всплыли из неё. И теперь мы видим: Чили, этот край, это государство, не только очень протяженная страна, это еще и благородный меч»…

Однако ж чилийскую хунту называли кровавой не только в СССР, и слова Борхеса запомнили также члены Нобелевского комитета. Несмотря на мораторий по выносу сора из нобелевской избы, член комитета премии Лундквист говорил, что визит Борхеса в Чили лишил его шансов на медаль.

В этих спорах «идти-не-идти» есть всё же некая глупость. Неумеренное чинопочитание ничем не лучше акцентированной ненависти. Это одно и тоже, просто снабжено разными знаками, в этом какое-то обожествление власти, мне унылое.

То есть, визит — это такой символический жест, вроде рукопожатия или групповой фотографии.

Он сам ничего не означает.

При этом разговоры-то ведутся на таких встречах не о волшебном духе сочинительства, а о вещах посторонних. Вот в старину-то это было как-то круче — Тредиаковский вспоминал, как читал свои стихи императрице Анне Иоанновне: «Имел счастие читать государыне императрице, у камина, стоя на коленях перед ея императорским величеством; и по окончании онаго чтения удостоился получить из собственных ея императорского величества рук всемилостивейшую оплеушину».

Что из этого следует? Как ни странно, очень конструктивный вывод для обычных людей, которых, как и меня, к первым лицам государства никогда не позовут. Речь идёт о выработке спокойного, но доброжелательно отношения к миру. Дело не в том, чтобы мучиться выбором, а в том, чтобы вовсе не было внутри самой эмоции позвали-не-позвали-пойти-не-пойти. Чтобы введение в схему первых лиц государства вовсе никак не изменяло мотивов надеть пальто и выйти из дома. Как в обыденной жизни — где я обычно хожу, когда меня в гости приглашают. Вот, к примеру, если драться там не будут или хамить мне не собираются, то что ж не зайти? Правда, если б мне сказали, что для этого надо специально смокинг купить — тогда, увы, без меня. Или там, что поздравительный стишок надо написать. Делов-то! Нет проблемы-то. Позвони мне царь и спроси, что я думаю о литературе в Интернете, я бы ответил спокойно и коротко, без всякой ажитации. Ну, не позвони — ничего страшного.

Или пригласи царь, а у меня грипп. Что кривляться: нет, температура, в другой раз.

Хотя нет, если бы знать наверняка, что разговор пойдёт о жизни и смерти, то засуетишься.

Слаб человек.

Только наверняка ничего не известно*.

Ивинская О. В. Годы с Борисом Пастернаком: В плену времени. — М.: Либрис, 1992. С. 80.

Пастернак Е. В., Пастернак Е. Б. Координаты лирического пространства. Литературное обозрение 1990. № 2. С. 95.

Хармс Д. Басня // Малое собрание сочинений. — Спб.: Азбука-классика, 2005. С. 410.

Тейтельбойм В. Два Борхеса. — Спб. Азбука, 2003. С. 275–276.