Живой Журнал. Публикации 2017, октябрь-декабрь

— Впрочем, это неважно. В любом случае вы поедете в Лапландию один. Мне вы будете отправлять подробные отчёты, а я — анализировать их у камина.

Так я оказался среди пустынных холмов Нурланда. Время тянулось медленно, как речь финского наследника. Моргенштерн развивал теорию ледяного неба, мы пили и глядели сквозь бойницы замка на бескрайние пространства поросших мхами болот. Финн пытался рассказывать нам анекдоты, но обычно они заканчивались к утру следующего дня. Поэтому будил нас странный смех наследника, похожий на уханье полярной совы.

Моргенштерн рассказывал о древних капищах, флоре и фауне здешних мест. Он был грустен: трясина засосала его несчастного пёсика. Изредка мы слышали странный плач из башни замка, но не придавали этому значения. Финн говорил, что слышит протяжный собачий вой, но это было так же смешно, как и его рассказ о нашей экономке фрекен Бок. За стаканом абсолютно чистой водки финн утверждал, что она таскается на болота с объедками от ужина. Всё равно — нам было скучно слушать его длинные речи.

Но я исправно описывал всё это в своих отчётах Карлсону.

Такая жизнь нам опротивела, и, чтобы развлечься, мы решили выйти и прогуляться при луне.

Как только мы приблизились к краю трясины, финн снова попытался рассказать какой-то анекдот. Тут, не сговариваясь, мы раскачали его за руки и за ноги и кинули в болото.

Он тонул три дня и две ночи и вконец нам надоел. Когда мы пришли проведать его в последний раз, внезапно ветви вереска раздвинулись, и нашему взору предстал Карлсон с пухлой пачкой моих отчётов в руках. Он поглядел в сторону унылого финна, хотя к тому моменту глядеть было не на что.

— О, пузыри земли, как сказал бы какой-то классик. — Карлсон был весел и остроумен, как всегда. — А я ведь знаю всё.

— Откуда? — не смог я сдержать своего волнения.

Тогда Карлсон занял у Моргенштерна две кроны и пять шиллингов на проезд и, пообещав всё объяснить как-нибудь потом, увёз меня в Стокгольм.

Дома мы сразу же вкололи морфий и я, положив ноги на каминную решётку, смотрел, как Карлсон летает по комнате.

— Слушайте, а где же пёс Моргенштерна, милый Бимбо? — спросил он из-под потолка.

— Бимбо больше нет, — печально ответил я. — Я обмазал его фосфором, и бедный Бимбо издох. Не стоило этого делать… Мне пришлось бегать по болотам и выть самому.

Карлсон выпустил клуб дыма и расхохотался:

— Это что! Я две недели притворялся беглым каторжником на этих дурацких болотах. Знаете, всё бы хорошо, но фрекен Бок, принимавшая меня сослепу за своего сына, мазала свои тефтели соусом, похожим на лисий яд. А мне приходилось есть и просить добавки, чтобы она ничего не заподозрила.

— Карлсон, как вы догадались, что мы с Моргенштерном давно хотели убить этого финского недотёпу?

— Это было очень просто: вот смотрите, я беру с полки справочник «Сто самых знаменитых шведских семей»… Так, вот: «Свантессон-Моргенштерн, Боссе Иммануил Хосе Кристобаль. Член Королевской медицинской академии, эсквайр, владелец волкодава. Старший брат писателя Свантессона». Это ж ваш брат, элементарно!

А уж о том, что вы сами хотели построить завод по производству собачьего корма, вы твердите второй год. «Всё для собак — Свантессон и Моргенштерн», чем не мотив?

— Как всё просто! — выдохнул я.

— Ну, конечно, если всё объяснить, это кажется простым. Кстати, знаете, что за историю с финном вас могут исключить из клуба детективных писателей? А может, и что похуже, — смеясь, заключил Карлсон. — Но что же я буду делать без своего биографа? Поэтому перевернём этот лист календаря, а если сейчас поторопимся, то услышим Реца в «Гугенотах». Дрянь ужасная, но не сидеть же весь вечер у камина? А? А?!

_{И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.}

Извините, если кого обидел.

22 октября 2017

Письмо (2017-10-23)

Малыш, маленький мальчик, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда его семья заснёт, он залез в отцовский кабинет и включил компьютер. Прежде чем первый раз ударить по клавишам, он ещё раз пугливо оглянулся, покосился на портрет Фрейда, висевший на стене, и вздохнул.