Живой Журнал. Публикации 2017, октябрь-декабрь

Раевский вернулся, и они с Рудаковым стали коротать время — до обеда пробка продвинулись метров на сто, потом дело и вовсе застопорилось. Рудакову идея перегона японской машины из Владивостока не нравилась, но и для него деньги были пуще неволи. Времени было полно, сами деньги пока и вовсе отсутствовали в этом уравнении — они были призрачной, нематериальной составляющей будущего.

После обеда обстановку отправился разведывать сосед из фуры.

Через полчаса он стукнул в окно:

— Эй, мужики, стоим. Тягач сломался.

Никто даже не выругался.

— Пробка — как на Тверской, — вздохнул Раевский.

— Ты на Тверской стоял? — заинтересованно спросил его напарник. — В Москве был?

— Не стоял, а знаю.

— Знаешь, не знаешь, — сказал Рудаков — а я вот в очереди на растаможку стоял. На польской границе — это дня три. Это тебе не Тверская — там в пробках сколько стоишь? Час. Ну — два. А не понравилось — выпрыгнул и пошёл по бабам.

— Не так, да ладно…

Володя с Раевским спали по очереди, а на следующий день, когда зелёный жук опять засновал по луже, старались опять дремать, время от времени перегоняя «японку» вперёд. К вечеру они отошли в сторону от трассы и стали расчищать место под костёр. Заполыхал огонь — и тогда водила из фуры с медведем принёс большой казан и воду. Подошёл сменщик, и заструился обычный разговор:

— Здесь Сибирь, да. Вот один мужик как-то по трассе ехал и поймал камень на лобовое. А кругом февраль, минус сорок.

— Сорок?

— Ну, почти сорок. Делать нечего — взял кусок фанеры, пробил в нём смотровую щель и привязал проволокой на место лобового. Так и погнал вперёд — как в танке. Как предки, значит, на Курской-то дуге. Или вот тоже был случай…

К ним на огонёк пришли ещё двое — высокий шофёр и его товарищ-коротышка. В руках лежал огромный кусок мороженого мяса — сразу было понятно, что они гнали куда-то рефрижератор.

— Эй, друг! Хлеб у вас есть? — крикнул кто-то от машин.

Ещё двое пришли и, ничего не спрашивая, выставили канистру с техническим вином.

Рудаков, прикурив от сучка, между тем продолжил:

— Вот когда только стали делать «Жигули», там вообще все детали были итальянские — и кузова тоже. Такие-то до сих пор ездят, там всё вечное — и подвеска, и движок. У мужика на моей прежней работе такая «копейка» была — она «Волгу» как два пальца… Таких теперь больше не делают — и всё потому, что тогда, в шестидесятые рабочих прямо из космических цехов снимали — и на Волжский автозавод.

Седой дальнобойщик вдруг вскинулся и угрюмо сказал:

— Работал я в Тольятти. В отделе комплектации — каждый день в восемь сверка, как на каторге… — и вдруг закричал страшно:

— Я замнач восьмого! В спецификации отсутствуют абразивные круги пятьсот-восемьсот, нехватка двести!..

Закричал он страшно, и похоже было, что узник концлагеря вспоминает команды на плацу, произнесённые когда-то на чужом языке. Его быстро хлопнули по плечу, но он ещё долго вздрагивал.

— Да ну, какие «Жигули» вечные? — перевел кто-то разговор в историческое русло. — Вот «Победа» — вечная, да. Там миллиметровая сталь была. Её годами просто масляной краской красили — вот и ездила. Тяжёлая машина, хорошая.

— Там олово было, кажется, — поправил кто-то.

— Может, цинк?

— Нет, олово — как на консервах. Зверь-машина, говорю. Отсюда до Казани со свистом докатится…

— А раньше, знаешь, машины проверяли как водку. Слыхал, что на водке дата изготовления на обороте этикетки была? — И хозяин державного медведя объяснил, что фильтры на водочных заводах меняли раз в неделю, и поэтому надо было брать вторничную водку. Что до машин, — закончил он, — машины после пятого и двадцатого — известно как собирали, после пятого и двадцатого брать нельзя…

Володя хлебал бессчётно крутой чай, и слушал. Вклиниться в этот ряд было невозможно — точь-в-точь как в затор перед котловиной.

— А я вам расскажу про наших крутых, — начал тот, что принёс техническое вино. — Дело было давно. Решили наши барчуки вырваться из рутины. Денег на ментов ещё не накопили, так что решили не пить, а покурить анаши, которой никто не пробовал. Анаша нашлась, дёрнули по первой, а не почувствовав ничего — по второй. Вскоре им действительно стало хорошо, но тут они разделились. Первый не помнит, как он добрался домой, а просто проснулся наутро от вопроса жены, как он, дескать, доехал. «На такси», — уверенно так отвечает. «А чья это машина под окном?»…

Выглядывает барчук в окно и видит свою машину у подъезда, отвечает жене, что хозяин вчерашних посиделок уже пригнал её по назначению. Однако глупая женщина, не слушая его, спускается вниз и, вернувшись, молча берёт его за руку и ведёт к автомобилю. Фары, типа, горят, играет внутри музыка, да и дверца не заперта. На сиденье же лежит пятидесятирублёвая бумажка. «Я же помню, — растерянно произносит барчук, — как сказал: «Спасибо, шеф» — и захлопнул дверцу».

— Пятьдесят? Это когда ж было? Я тыщи помню тогда были…

— Ну, в девяностом мог быть и полтинник, — отвечал рассказчик, и продолжил: