Когда Володя разлепил глаза, тонкая пыль висела в комнате и окружающее плыло перед глазами в совершенной тишине. Таня лежала рядом, смотря в потолок и улыбаясь — точь-в-точь как девушки на рекламных плакатах. Только у Тани на лице застыла улыбка, а куртка набухла кровью.
Таня ушла куда-то, и лежащее рядом тело уже не было ею. Настоящая Таня ушла, ушла и унесла с собой всю нежность.
Запищал коммуникатор. Это Дун торопился сказать, что Сеть под контролем и теперь можно уходить. Но как раз в этот момент Володя понял, что можно не торопиться. Коммуникатор попискивал, сообщая о том, что революция живёт, и город охвачен огнём. Они взяли электронную власть в свои руки, а значит, через несколько дней им подчинится и любая другая.
Торфяная жижа поднялась, и болота неотвратимо наступают на бездушный старый мир. Володя представлял, как тысячи таких же, как он, ловят сейчас в прицел полицейский спецназ. И каждый выстрел приближает тот час, когда нежность затопит землю.
— Уходи, Дун, уходите все. Мы сделали своё дело. Всё как тогда, сто лет назад. Мы взяли коммуникации и терминалы, и теперь революцию не остановить.
Володя раздвинул сошки стрелкового комплекса и посмотрел через прицел на наступавших. Те залегли за припаркованным автомобилем. Запустив баллистическую программу, он открыл огонь. Сначала он убил офицера, а потом зажёг броневик. Зелёный крест аптеки давно разлетелся вдребезги.
Теперь и фонарь, освещавший внутренность комнаты, брызнул осколками.
Его накрыла темнота, но было поздно. Полицейский снайпер попал ему в бок, стало нестерпимо холодно. Очень хотелось, чтобы кто-то приласкал, погладил по голове, прощаясь, как давным-давно прощался с ним отец, стыдившийся своих чувств.
Но это можно было перетерпеть, ведь революция продолжалась.
Она и была — вместо всего несбывшегося — высшая точка нежности.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
История про Хрюку (2017-11-08)
Мне как-то нужно было написать рецензию на один триллер с державной интонацией. Я раскрыл его и тут же прочитал: «…Вадим Богомолов подарил на днях Хрюке оранжевого пищащего ёжика из толстой резины. Бедная псяка чуть не сошла с ума от счастья, прыгала и кувыркалась»…
Это оказался, однако, боевик, и про Хрюку была лишь его первая фраза.
Но меня этот стилистический ход чрезвычайно заинтересовал. Во-первых, слово «хрюка», набранное типографским шрифтом, имеет совершенно магнетические свойства. Во-вторых, я давно заметил, что чтение массовой литературы приводит к действительно массовым филологическим находкам. Вот, например: «Третий Кожаный скользнул в машину, а четвёртый выхватил газовый РГ-89, явно заряженный дробью. Ситуационный барраж славянского эгрегора, пройдя фотооптическое преобразование, молнией блеснул в грязном московском воздухе, и чудовищный импульс Силы Дуникс на миг сделал опера фосфоресцирующим.
— Сокрушу! — с диким ревом он мгновенно ликвидировал дистанцию с рисковым парнем и мощным ударом в лоб снёс тому верхнюю часть черепа. Мозгов внутри почти не оказалось, поэтому особого шока зрители этой интересной сцены не испытали».
И вот теперь не поймёшь, откуда я это всё списал, пародия это была, или автор относился к тому что наделал серьёзно.
Поэтому я расскажу о Хрюках вообще и моих с ними встречах. И ещё это будет история про иллюстрации. Однажды мне подарили книжку — новый перевод Винни-Пуха на русский язык.
Я-то в принципе не против переводов. То есть, не против новых переводов известных вещей — поколения меняются, падают и вновь надеваются оковы цензуры и самоцензуры. Поколения растут, стареют и превращаются в прах. Только это был странный перевод и странная история — и всё началось с того, что меня разбудил телефонный звонок. Так часто бывает — герой должен проснуться в неубранной квартире с похмелья, жена ушла, он в долгах и пистолет неизвестно где.
Незнакомый голос говорит:
— Здравствуйте, я тут издал своего Винни-Пуха, хочу подарить…
А я спросонья плохо соображаю, уж думал, что покойный Алан Милн, Царство ему небесное, звонит мне откуда-то.
Впрочем, про перевод я знал, ходили слухи, что он — полный. Потому что Заходер какие-то главы выпустил, а другие — местами переставил. Но во всяком переводе встаёт вопрос с именами — и если один переводчик написал «Злодеус», то как бы получил пожизненный копирайт от мироздания, и следующий за ним начинает изворачиваться и придумывать «Снегояна Северуса» или что-то в этом роде.
Так вот, в новом переводе Пятачка звали Хрюка. Имя «Хрюша», понятное дело, уже было занято известной телевизионной звездой. На обложке этого нового издания изображён был маленький Хрюка в красных плавках и с ружьём — огромным, кремнёвым, с какими-то узорами на ложе. Не духовое это было ружьё — очевидно.