Живой Журнал. Публикации 2020

Наша биметаллическая связь, которая всё-таки не была дружбой, распалась, а казалось, мы сплавлены навек.

Предмет недележа я встретил через много лет на улице — он грузил одинаковые пакеты с едой в чрево машины. Машина открыла пасть — или зад, и пожирала горы еды в фирменном полиэтилене. Внутри плющил нос о стекло взрослый мальчик — видом не в мать.

Живые были в ином мире, я был неконвертируем в него — как советский рубль между червонцем прошлого и тысячами нынешнего времени. Зависть, или укол упущенного случая, я давно вырезал из себя, будто глазок от картошки.

Мужчины всегда становятся безумны, когда случайно видят женщин из своего прошлого. Им кажется, что они встретили на улице Чикатило, а на самом деле это просто уязвлённое самолюбие.

Непрожитая ими жизнь.

Просто неуверенность в себе.

Просто морок.

Итак, не поймёшь, где у этого чёрного монстра, набитого едой, была лицевая сторона, а где оборотная. Зад всё же был главнее.

Автомобиль, одним словом, мне понравился больше прочего — больше самого себя, во всяком случае.

И вот, наконец, мы встретились с Червонцем перед самым моим отъездом. Был тот самый день рождения в разорённой квартире. Гости уже ходили, держась за стенки, когда посередине ночи он, тяжело отдуваясь, возник в дверях. Знакомец мой был одет очень дорого, но весь был будто пережёван. Часть воздуха из него вышла, и костюм висел мешком.

Слова были кривы и необязательны.

Он раскрыл пухлую ладонь и показал мокрую от пота монету — это был золотой червонец.

Я даже перепугался — тогда на такой кружочек можно было год снимать квартиру — если это не был бы, конечно, новодел семьдесят пятого года. Эти новоделы были тоже дороги — их раньше продавали за доллары иностранцам — и вот только сейчас выпустили в свободный полёт.

— Не пугайся, — сказал он. — Видишь гурт? Он почти в два раза толще — так они добирали вес. Так что это подделка, не платёжное средство, а так — тебе для памяти. Но это «настоящий» фальшак, оттуда, из двадцатых.

Потом он исчез. Его не застрелили, как это было в моде, не взорвали в машине — он просто исчез.

К нашим общим знакомым приходили скучные люди в галстуках, расспрашивали, да так и недорасспросили.

Я тогда жил в иностранном городе К. и узнал об этом с запозданием.

Но я-то знаю, что с ним случилось.

Услышав, как недобрые гости ломятся ему в дверь, он сорвал картину со стены своего кабинета, будто испуганный Буратино, и вошёл в потайную дверцу. Стена сомкнулась за его круглой спиной. И вот он до сих пор сидит там, как настоятели Софийского храма. Перебирает свои сокровища, с лупой изучает квитанции и боны. А как надоест, выходит на поле разбрасывать по пашне золотые кружки.

Ветер рвёт отросшие волосы, струятся между пальцами червонцы — шадровский сеятель машет рукой, а котомка трясётся.

Картина эта на самом деле — окно в славный мир двадцать второго года.

Потом мой друг лежит на поле, занятый нетрудовыми размышлениями.

Чадит труба на заднике, и разъединённые пролетарии всех стран соединились.

_{И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.}

Извините, если кого обидел.

10 декабря 2020

История про то, что два раза не вставать (2020-12-14)

…Раньше, писал я, что существовала триада публичного обсуждения текста.

Это были филологические науки, которыми публика не так уж и интересовалась.

Нормативная критика, которая сообщала, что о вышедшей книге думает власть (иногда находился пронырливый критик, который перебегая от одного края сцены к другому умудрялся сказать что-то полезное и человеколюбивое, не поссорившись при этом с начальством).

И, наконец, имело место рецензирование (внутреннее — как убежище гонимых и неудачников) и то рецензирование, что не претворяется публицистикой или эссеистикой, и, по крайней мере, честно сообщает выходные данные книги.

С тех пор это дорогостоящее безумство рухнуло.

Литературоведение научилось быть занимательным не хуже Перельмана, рецензирование поставлено на поток, а критика сдохла за ненадобностью.

Из разорившейся фирмы одни сотрудники переметнулись в занимательную (или незанимательную) филологию.

Другие подевались куда-то безо всяких объяснений. Нет, в каких-то журналах и на удивительных сайтах ещё резвятся рецензенты старой школы, но это дело недолгое.

И вот другой человек, мой коллега, недавно сказал: «Когда бойкая бессовестная молодежь катит бочку на литературный истеблишмент и требует „скинуть с корабля современности“ — это нормально и даже хорошо, чуваки пробиваются к социальным лифтам, расчищают для себя поляну».

Действительно, появилась какая-то новая критика, и мне стало интересно, что это такое. В возвращение настоящей критики я не верил, поэтому решил, что это что-то иное, а вовсе не Лакшин и Ермилов (если кто-то из молодых людей помнит эти имена).

Дальше: http://rara-rara.ru/menu-texts/teplohod_sovremennosti