Живой Журнал. Публикации 2020

Прибился к ним и другой иностранец. То был мальчишка-перс. Он был сыном знатного человека из Энзели и тоже попал в плен ― только Карлсона поймали на севере, а мальчика привезли с юга. Христианского имени у него не было, а значит, и вовсе не было никакого. Пленник выглядел как мальчик, и Карлсон прозвал его просто ― «Малыш». Русские звали перса «маленький князь», хотя он и сам не знал, княжеского ли рода.

Так втроём они жили в Астрахани.

Карлсон не расставался с пухлой книгой, что подарил ему Молескин, и каждый день вносил в неё новую запись. События его жизни сменяли друг друга, как волжские пейзажи: «Увидели остров, где очень дешево купили отличной рыбы. Продававшие её рыбаки сообщили нам, что тысяча казаков, живших на Донцу, находились на острове четырех бугров, лежащем в устье Волги. Здесь они поджидали приезжих, на которых нападали, грабили и поступали бесчеловечно».

Однако от безделья он скоро начал писать пространнее: «Москвитянин до крайности груб и грязен, а между тем не осмелится войти в церковь иначе, как омывшись. Отсюда вошло в обычай ходить в бани, которые так же обыкновенны во всем государстве, как в Турции и Персии. Не говоря уже о знатных лицах, нет богача, у которого не было бы собственной бани как для удовольствия, так равно и для здоровья. Незнатные и небогатые пользуются общими банями, куда во всякое время ходят все, без различия возраста и пола. Так как они не стыдятся наготы, то и не совестятся мыться все вместе, совершенно голые, и только в предбаннике прикрывают части тела, называть которые не позволяет приличие, засушенными нарочно веточками с древесными листьями, заменяющими у них губку и называемыми на их языке вениками, то есть questen. Входя в баню, москвитянин предварительно некоторое время прохлаждается; затем растягивается на скамье, не боясь её жесткости, потому что обладает очень крепким сложением; потом парится веником и с ног до головы обливается, что всего удивительнее, почти кипятком, а немедленно затем погружается в холодную воду, не заболевая от этого. Я видел даже, что совершенно голыми они ложатся в снег и, пробыв в нём долго, прогуливаются таким же образом более часу, не продрогнув и не причиняя, по-видимому, вреда здоровью. Столь малая чувствительность его к холоду, жару и другим суровым переменам погоды была бы удивительна, если бы не было известно, что его приучают к ней с колыбели, так что он мало-помалу закаляется, и сложение его становится столь крепким, что он мог бы жить столетие, если бы не губил себя водкою. Как бы ни были хороши кушанья, но если при этом нет водки, то им постоянно кажется, что с ними дурно обращаются. Напиток же этот так редок в этом городе, что почти вовсе нет его».

Карлсона давно никто не охранял, и воеводы с атаманами даже платили ему небольшое жалованье, размер которого менялся от хозяина к хозяину.

Бежать было некуда.

Он совсем привык к русской жизни и часто сидел на берегу с казаками и глупо ревел: «Вниз по матушке, по Вольге, сюр нотр мер Вольга, по нашей матери Волге».

А между тем в Астрахани Карлсон уже своими глазами увидел пришедших туда разбойников-казаков. После этого Карлсон записал в свою книгу, как люди эти мало-помалу стали продавать городским купцам то, что они награбили в продолжение четырех лет у москвитян, персиян и татар. Разбойники уступали вещи так дёшево, что всякому можно было иметь очень большую прибыль.

Атаман их вовсе не был страшен, ватага смотрела на него, как на обыкновенного человека; поэтому трое друзей отправились посмотреть на него вблизи.

Карлсон и его товарищи застали атамана в шатре на берегу. Прежде всего он велел спросить, что они за люди, откуда прибыли, с какой целью. Затем разбойник пригласил их выпить.

Начался пир. Лилось хмельное вино, кричали чайки.

Рядом на волне качалась вызолоченная лодка, куда они потом перешли, чтобы посмотреть диковинную добычу. Карлсон, сам себе удивляясь, купил зачем-то полный доспех бухарского еврея: бархатную шапку, отороченную шакалом, и толстое ватное одеяло, сшитое в виде халата.

Они пировали весь день, как это и принято у русских.

Карлсона давно клонило в сон. Парча и дамасские клинки в его глазах двоились, прыгали и налезали друг на друга. Он привалился к резному сундуку и поник головой.

Проснулся швед от плеска воды. Разбойничья лодка поднималась вверх по реке, и города уже не было видно.

Что-то снова пошло не так, думал он, всматриваясь в бегущую мимо челна воду. Это не страна, а пространство неожиданностей.

Вдруг рядом на палубе захохотали. Он прислушался и среди варварской речи услышал, как поминают маленького князя. Его прозвище то исчезало в волнах хохота, то вновь появлялось среди незнакомых слов ― точь-в-точь как голова тонущего мелькает в бурной реке.

Карлсон встал и, хватаясь рукой за борт, пополз к говорящим.

Голландец был тут же.

― Они говорят, ― перевел купец, ― что недовольны атаманом. Они называют его содомитом.

― Sodomite?!

― Ну, не так, но смысл примерно таков.

― Они боятся, что на них падет Божья кара? Что он сделал?