Живой Журнал. Публикации 2020

Никаких других новостей не будет, лауреатские списки будут забыты спустя месяц, а оценки книг — пересмотрены. Но самым главным стало, разумеется, прикосновение миллионов людей к конечности жизни. Не к смерти, собственно, а именно к быстрому и неприятному окончанию жизни: в мире без большой войны это стало забываться. Победившая буржуазная культура так и не выдумала своего канона, связанного с быстротечностью наших дней. Всё выходит неловким и фальшивым, как призраки возлюбленных в американских романтических комедиях. А ощущение смерти, заставляющее искать смысл существования — как раз и есть главный итог года. Конечно, множество людей это приведёт к чревоугодию и алкоголизму, но у кого-то выльется в литературный опыт.

Шкловский писал «Если ты испытаешь вдохновение и в этот момент попадешь под трамвай, то считай, что ты выиграл». Он приписывал эту фразу Маяковскому, но у меня нет уверенности, что он не выдумал её сам. Это можно рассматривать, как девиз, хотя хорошо бы результат вдохновения зафиксировать.

Впрочем, сейчас это несложно. Пиши да пей, и вечер длинный кой-как пройдет, а завтра то ж, и славно зиму проведешь.

Извините, если кого обидел.

30 декабря 2020

Америка латина не пенис канина (2020-12-31)

— Это все неправда, — сказал Клопов. —

Я выдумал про медный взгляд сейчас,

вот тут, сидя с вами на скамейке.

Я, видите ли, разбил сегодня свои часы,

и мне все представляется в мрачном свете.

Даниил Хармс. Медный взгляд.

…Никогда я не любил станции метро, где на одной платформе сходятся поезда разных направлений и веток. Вечно все перепутаешь, уедешь не туда, окажешься ночью в ледяной пустыне, опоздаешь на собственную свадьбу…

Так оно и вышло. Видать, кто-то посмотрел на меня медным взглядом, да так, что я, перепутав все, уехал ещё дальше в чужую, совсем ненужную сторону. А ведь человек — хрупкий сосуд, будто тонкая фарфоровая чашка — вот она свалилась с полки, и летит, но уже понятно, что ничто её не спасёт. С медным взглядом ровно тоже самое — как учил нас один поэт, если человек взглянул на другого человека медным взглядом, то уж рано или поздно он неминуемо убьёт его. И вот я очнулся на пустынном мраморном паркете, оттого, что правильный милицейский человек сказал мне:

— Пора.

И я осознал свою трагическую ошибку. Ночной поезд увез меня в те места, где ближе Шатура и Рязань ближе и свистит ветер в промзонах.

— Надо сваливать, — подумал я.

— Сваливай, — добро сказал мне милицейский человек, подслушав скрипучий ход моих ночных мыслей.

Ночные милицейские люди Москвы всё равно что шаманы. Мне рассказывали про одного такого. К нему на станции метро «Сокол» вышел Спаситель. Спаситель был пьян и шёл по перрону, предлагая всем огромную сушёную рыбу, в народе называемую воблой. Не всякий будет в таком случае перечить, а ночной милиционер не испугался, отнял рыбу и отправил Спасителя обратно, туда, откуда тот взялся — в адскую черноту тоннеля, к Гильгамешу и гигантским крысам-мутантам. Я считаю, что этот милиционер был круче, чем Великий Инквизитор. Да и этот тоже был неплох, несмотря на то, что фуражка у него была задом наперёд.

Вокруг была темень и ветер. Я был изгнан из транспортного рая в уличный ад. Торопиться было некуда

В тот момент, когда ты оказываешься один на один со своим городом, главное — не суетиться. Сочтя финансы, я пошел на шашлычный чад. Это была особая шашлычная — для своих, для тех, кому принадлежит город Москва по ночам — людям в оранжевых жилетах, караульным продавцам, ремонтникам и непонятным людям в кепках. Там курили люди, сидя на корточках, а за палатками стоял на огне казан — для своих. Толстый восточный человек в вязаной шапочке, натянутой до ушей, давал указания своим подчинённым.

Я взял пайку и притулился за столиком, открутив на полную мощность громкость в телефоне. Телефон мне служил тем, чем служили парням в моём детстве гигантские блестящие кассетные магнитофоны — их носили на плече, прогуливаясь по улице. Телефон играл Баха, но быстро ссучился и пошёл играть, всё, что было рядом с Бахом. Наконец, внутри него возникла пауза, и далёкий человек сказал раздельно, под овации:

— El pueblo unido…

Овации прервали его, но он продолжил: — jamás será vencido…

Толстый в шапочке метнулся ко мне, и я пожалел о том, что рядом нет продолговатого тяжелого, но он попросил:

— Сделай громче, а?

— Громче не будет, — угрюмо ответил я.

Он всё равно подсел ко мне — что ж, имел право, он был тут хозяином. И вдруг таджик запел, вторя далёкому чилийцу — на хорошем испанском, отбивая такт пальцами по пластику стола: