Живой Журнал. Публикации 2020

В этом тексте хорошо буквально всё — и экспрессия, и тайна (от нас скрывали, но вот), но есть в нём тонкая интонация абсурда, которая вдруг останавливает читателя. Он может не ощущать того, что оборот «из доклада Берии» человек, работавший с источником, тут не употребит. Не говоря уж о резолюции — это классический пример байки о том, как должно реагировать начальство в анекдоте. Вишенкой на торте — приказ сослать адъютантов в ордена Ленина ДВО, притом что округ этой награды не имел, а с момента существования был Краснознаменным, потому что стал им из Особой Дальневосточной армии, получившей орден Красного Знамени после конфликта на КВЖД.

Но полно, речь идёт не о смешных деталях, а об интонации, которая вызывает либо доверие, либо недоверие. «Цифровые данные этого документа», как писал Владимир Богомолов в эпиграфах к главам своего «Момента истины», можно опустить, подробности не важны, потому что у Николаева этот рассказ входит в цикл «Байки, высосанные из пальца», который начинается предложением знаменитого авантюриста Блюмкина использовать гамадрилов в качестве военной силы в английских колониях (с резолюцией Дзержинского), продолжается историей про жену Сталина, изменяющую мужу с Кировым, ну и тому подобное далее. Надо отдать должное этим текстам, они действительно смешные. А по-настоящему смешной текст всегда сперва кажется серьёзным.

Мне интересно другое — как устроен механизм восприятия этой конструкции.

Ведь поглядите — это небольшая пьеса. Есть пролог — позднее утро, доклад у Сталина. Дальше — бросок назад, гостиница и начало вечера. Январь, конец сороковых, сочетание нищеты и победы в великой войне. (В романе Юрия Бондарева «Тишина» есть сильная сцена драки близ этой гостиницы в двух шагах от Кремля — тоже ночь, снежок, и бывший офицер рвёт из кармана «вальтер») — в общем, это удивительно мифологизированное время, о чём проговаривается Аксёнов в «Московской саге» — там, конечно, Берия и Сталин, но ещё есть прекрасные трофейные мотоциклы, лётчики, джаз и улица Горького. Итак, подготовленный этим мифом читатель обнаруживает одно из первых лиц государства, министра обороны в обществе балерин (практически — эвфемизм). Действие должно развиваться наверху, в номере, и внизу — в ресторане. И там, и там градус нарастает, наконец, эти два мира встречаются, происходит проверка генералов на прочность, их увозят в кутузку (тут должна быть ещё любовная линия — молодой офицер и генеральская дочь). В общем, даже не пьеса, а готовый синопсис для успешного сценария.

Общественный интерес всегда прорастает на тех грядках, которые не то чтобы не избалованы вниманием, а находятся рядом с обильноцветущими. Близко, но чуть в стороне, и Булганин как персонаж чрезвычайно хорош для этого. Во-первых, у него запоминающееся лицо, непохожее на прочие стоптанные лица Политбюро. Никакого Фрола Козлова обыватель средних лет не опознает, (он был вторым человеком в партии при Хрущёве, и тот прочил его в преемники), а вот Булганина на исторических фотографиях узнают лучше Молотова. И всё потому, что у Булганина профессорская бородка, как будто он выбежал из чеховской пьесы. Запоминается контраст внешнего вида и маршальского звания вкупе с постом министра обороны. Ну и, наконец, многие хранят в памяти мантру об антипартийной группе: «Ожесточённое сопротивление пыталась оказать осуществлению ленинского курса, намеченного XX съездом партии, фракционная антипартийная группа, в которую входили Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и примкнувший к ним Шепилов»[1].

Почему некоторые литературные сюжеты уходят в народ, а к другим намертво приклеено авторство? Потому что так устроено наше сознание: у каждого человека в какой-то момент окончательно формируется картина мира. Но её нужно достраивать и поддерживать, как дачный дом, заменять забытое (или подгнившее), приводить в соответствие с новостями из-за забора дачного посёлка. И мы лихорадочно ищем свидетельства, которые эту картину мира (неважно какую) укрепляют. Укрепляющие истории берутся из городских легенд, из коллективного бессознательного, из всего того, что может укрепить свой дом (и картину мира). И творческое начало никто не отменял, вот люди и творят историю «из того, что было». Добавляет что-то правдоподобное в услышанное, прививает ветки документов к фольклорным дичкам. Нужно сделать всего несколько усилий, чтобы поверить, что вот это — настоящее. Помогает и мысль, что что-то рассказанное очень похоже на правду и, если и неправда, то работает на благое дело, а мерзавцы и негодяи вполне могут есть детей. Ведь, и правда, у нас нет документа удостоверяющего, что они никогда не ели детей.