Живописный труп

Они оболгали Афанасия Аркадьевича в глазах Жанны. Накормили ее психотропами, она отключилась, дядя возмутился, отчего с этими женщинами столько проблем, и предложил положить ее в клинику. Мать кинулась ему в ноги, мол, нет-нет, этого больше не повторится, как же кровиночку… И все. Теперь они твердили Жанне, что тот хочет упечь ее в клинику. Хотя я очень удивлюсь, если он имел в виду психиатрическую лечебницу, а не платный реабилитационный центр. В результате Жанна боялась единственного человека, который мог ее защитить.

Глупый план? Очень глупый. Но так эта Юля и не умная, она очень наглая. И тогда, когда она решила присвоить все деньги Абрамовых, а заодно и войти в московское общество, где, может быть, тоже водятся травматики, она разинула пасть слишком широко. Потому что в доме начали появляться люди. Одиночки, те, за кого некому заступиться, – вот ее пища. Яд добавляли в малых дозах в конфеты, надеясь, что смерть посчитают естественной. Инвалид, в возрасте, ел запрещенку. Или по ошибке домработницы выпил это… просветленное моющее средство.

– Год бок о бок жила с людьми. И травила. С виду такая милая, серая мышка.

– Такие люди как раковая опухоль. В ее голове никогда не будет мыслей наподобие «я мошенница», «я обманула», «поступила нехорошо». Из писем я понял, что у них с Эльвирой была размолвка, после которой Эльвира ее простила. Большая ошибка! Беда в том, что такие люди, как Жанна с мамой, могут тратить по двадцать лет жизни, пытаясь понять моральных преступников, пока те просто продолжают их грызть. Нечего там понимать. Она считала все это имущество своей собственностью, на которой по ошибке сидит уродливая жаба, которая всего этого не достойна. Половина жабы состоит из генерала, другая половина из его истеричной племянницы.

– Когда вы догадались?

– Все это было, как клубок из спутанных ниток. Тут узелок, там колтун, здесь резинкой затянуто. И ты разбираешь это, разбираешь. То тебе скучно, то кажется, что вообще в этом во всем нет никакого смысла, но ты продолжаешь щупать и тянуть. И в один прекрасный миг – вуаля! Пока я не зажал в руке цветную фотографию настоящей Эльвиры, я не был до конца уверен в том, как сделано это преступление. Фиалковые глаза…

Очень важно было достучаться до Жанны, чтобы именно вырвать сорняк с корнем. Вся эта система отцовского «доминирования» в пространстве привела к тому, что дома у него по доброй воле никто не бывал. Домработницы подолгу не задерживались. При таком характере нужно платить как минимум на уровне рынка, а он норовил сэкономить, вычесть, вот люди и сбегали. Это как поверхность, зачищенная от микробов, там их при случае появляется гораздо больше, и они представляют большую опасность. Каждый раз, когда он давал деньги дочери, он выговаривал ей, как дорого она ему стоит. А денег не приносит! Как, интересно, ребенок должен был ему их приносить? Отправиться работать в шахту?

А этой дряни люди глубоко безразличны, она решила рискнуть. Она не считает себя ни воровкой, ни мошенницей, в ее картине мира она забирает свое. Зачем Жанне состояние? Она даже не умеет врать и притворяться. Убийство? Ну так это Эмма ее вынудила. Нечего было звонить. Хоть ешь ее, хоть режь, она несчастная жертва обстоятельств, которую все время обманывают неблагодарные люди. Эмоциональный интеллект пятилетнего ребенка. Она всегда считала других глупее и хуже себя. К счастью, у них это видовое. На том и погорела. И Жанна где-то догадывалась, что отношение так называемой матери к ней недоброе. Чувствовала это скользившее во всем высокомерие. Но опять не доверяла своим чувствам. Сразу начинала думать, что это она виновата, что это с ней что-то не так. Ведь это же мама, значит, она должна ее любить. Хотя родитель пятнадцать лет отсутствовал. Откуда взяться душевной связи? Ничего, больше ей не надо переплачивать за крохи тепла. Теперь она умеет себя защищать… Антоша, можно повыше чуть-чуть?.. Антон Анатольевич…

– Ой, ну что вы! Просто Антоша. Правда, я не решусь называть вас по имени, вы такой солидный. У вас очень красивый мозг.

Смородина хотел уточнить, не стал ли виден его мозг в результате удара вазой, но воздержался. Он понимал, что Додон искренне хотел выразить охватившие его чувства.

– Я как про невкусный чай услышал, у меня все внутри похолодело. Все время на генерала поглядывал. Но, на наше с вами счастье, они не такие идиоты. Они бы подождали. А вы, Антоша, спасли своему товарищу жизнь.

– Но это же вы меня позвали.

– Нет, – Смородина улыбнулся. – Вы подарили ему новый смысл жизни, он перестал есть запрещенные ему трюфели и прикладываться к фляжке, в которую, кстати, тоже легко было добавить токсин.

Додон отошел, чтобы поднять обломок вазы. Покрутив его в руке, он резюмировал:

– В эрмитажных экземплярах декор накладной, металлический. Так что это не девятнадцатый век. – Додон покрутил в руке обломок ручки. – Никакая это не бронза.

– Слава воровству, фальшивкам и обману! Бронзу я бы не пережил.

– А ведь Жанна на вас ругалась.