Животная пища

С 1829-го Рут жила одна и отказывалась принимать какую-либо помощь со стороны. История благотворительности в нашей деревне также заслуживает особого внимания, однако я скажу лишь вот что: в те дни по всей стране возникало множество работных домов. В начале века те, кто помогал бедным, рассудили, что благотворительность – не лучшее средство от нищеты. Бедняки, мол, привыкают к подачкам и живут в праздности до следующего денежного поступления. Чтобы бороться с этим, требовалось средство устрашения. Им стал работный дом. Нищие оказались перед простым выбором: либо гни спину в работном доме, либо ищи средства к существованию на улице. Я даже помню, что эти учреждения назывались в народе «бастилиями» – так ужасны были там условия жизни.

С появлением работных домов благотворительности пришел конец, что в целом облегчило тяжкое бремя налогоплательщиков, которых теперь избавили от древней и самой невыгодной из возможных обязанностей перед бедными. Понятно, именно налогоплательщики больше всего радовались постройке домов и убеждали неимущих в том, что легких путей не бывает и все мы, бедные и богатые, должны бороться за жизнь.

Гомерсаль тоже в конце концов обзавелся работным домом, и могу не без гордости заявить, что мой дедушка был одним из самых почетных жителей деревни, лицезревших ту стройку. С тех пор нашу семью освободили от платежей согласно «Закону о бедных». Однако Рут никогда даже близко не подходила к работному дому. Нет, с завидным присутствием духа она взяла ножи супруга и отправилась сперва к одному мяснику, потом ко второму и так добралась до Клекхитона, где в двух милях от Гомерсаля вошла в лавку двенадцатого мясника (торгующего свининой) и положила свои ножи на прилавок.

– Научи меня резать свиней, милок, – сказала Рут. – Работать на тебя буду задаром, убирать и все прочее.

Если моя гипотеза верна, то Рут Кент не могла быть красивой женщиной. Поразительно высокая и вся в черном; острый мясницкий нож лежал в двух дюймах от ее руки, и вид у вдовы был самый грозный. На самом же деле она никому не хотела вреда, в ней не было ни капли злобы или враждебности. Добрую минуту мясник стоял как вкопанный, держа руки в карманах фартука, заляпанного кровью и коричневой слизью.

– Пойду-ка жену позову, – наконец выдавил он и скрылся за дверью.

Раньше Рут была пряхой, научилась этому ремеслу у матери. Тогда многие женщины пряли шерсть дома, но все они, и чесальщицы в том числе, работали на определенных ткачей. Испокон веков ткач брал в жены пряху, а та учила прясть дочерей. Рут была как раз из такой семьи. Ее отец ткал и зарабатывал этим скромные, но вполне приличные деньги.

К 1829 году по всей долине Спен понастроили множество крупных фабрик, и древние ремесла переживали спад. Мать Рут, овдовевшая старушка, пряла шерсть с тех самых пор, когда Америка еще принадлежала нам; она пряла, когда сначала Робеспьер, а затем Бонапарт разорвали Францию надвое, и с утра до вечера делала превосходную пряжу во времена луддитских восстаний в 1812-м, нимало не задумываясь о том, что воплощает в себе все чаяния луддитов. Не остановили ее и новости о победе при Ватерлоо. Спустя несколько лет, когда ее дочь вышла замуж за мясника, старушка по-прежнему пряла, и было ей семьдесят два года. Но тогда мать и дочь уже поняли, что времена меняются и прядением на жизнь не заработаешь. Вскоре после свадьбы миссис Кент умерла в очень почтенном возрасте, а потом, как я уже говорил, погиб и муж Рут.

В йоркширском духе неизменно присутствует доля упорства, причем упорства несокрушимого. Далеко не каждый обладает им в равной степени, но те, кого бог наградил сполна, воистину непоколебимы. Иногда до нас доходят сплетни или мы сами становимся свидетелями таких поступков, которые можно назвать не иначе как безумием, ибо слепое упрямство подчас выходит за пределы добродетели. Рут отличалась именно таким нравом, и, насколько я могу судить, понятие «золотая середина» было ей неведомо. Оно значило лишь то, что нужно переделать еще половину дел. Овдовев, Рут рассудила: коли муж оставил ей ножи да пару кусков свежего мяса, придется найти инструментам достойное применение. Не знаю, что она сделала с мясом – наверно, продала или раздарила знакомым.

Конечно, скотобойня – не место для женщины, и Рут отлично это понимала. Да и возраст был уже не тот для учебы. Однако в лавке двенадцатого мясника она попросила обучить ее этому мастерству, чем снискала сочувствие, правда, не хозяина, а его супруги. Та пожалела Рут. И скорее всего узнала, потому что весь Клекхитон судачил о гомерсальской оспе и женщине шести футов ростом, которая бродит по долине с набором мясницких ножей.