Животное

Фантазия начала подсовывать мне весьма неприятные образы, и я почувствовал, что больше не хочу продолжать этот разговор.

– Конечно. Сам раскопает, сделает свои делишки, и все на место положит. Я в его грязных игрищах участвовать не намерен и никому из своих не позволю. Что случись – видом его не видывал, и пусть выпутывается сам.

Я кивнул и задумался о том, что, раскопав могилу и вскрыв гроб, нужно прямо-таки железное здоровье, чтобы еще чего-то хотеть с живыми или мертвыми, да еще и с перспективой очень скоро вернуть все назад.

– Знакомьтесь! – Исаныч распахнул дверь и пригласил войти хорошо одетого мужчину.

От гостя приятно пахло, и, судя по манерам и словам, это был утонченный и интеллигентный человек. Никогда бы ничего подобного про такого даже близко не подумал. Скорее, тип напоминал стареющего учителя. Воображение же рисовало мне совсем другой образ: эдакого человека-зверя с горящими безумием глазами, огромными цепкими руками и первобытной силой. В реальности все оказалось намного лучше, но одновременно и ужаснее. Почему? Я вдруг подумал – какую же отвратительную грязь скрывает множество самых благовидных образов. Вполне возможно, с еще худшими типами я не только соприкасаюсь на улице, но и живу в одном доме.

– Очень приятно, молодой человек. – Некрофил протянул руку, и я, после некоторого колебания, осторожно ее пожал.

Ладонь гостя была исключительно сухой, а возможно, даже и припудренной, но мне почудилось, что от нее веет могильным холодом и в поры непременно набилась земля, которая не смывается. Даже в благородной седине некрофила я подсознательно выискивал жирных шевелящихся могильных червей, которые незаметно заползли в волосы, запутались и отчаянно барахтаются, чтобы освободиться и проползти столько, сколько потребуется, лишь бы опять добраться до могил. Не знаю, испытывал Исаныч подобные ощущения или просто не принимал такого человека, но они друг другу рук не пожали.

А той же ночью я настороженно выглядывал в окно и видел рассеянный свет рядом со свежей могилой. Кажется, иногда до меня доносились животные рыки и какие-то чавкающие звуки, но, скорее всего, это мне просто чудилось. И на это, конечно, были очень веские причины! Утром я специально сходил прогуляться в ту сторону, но не заметил абсолютно ничего подозрительного. Если бы Исаныч не познакомил меня накануне с этим некрофилом, то, вполне возможно, я вообще ничего такого и не узнал бы. С другой стороны, необычный постоянный свет ночью на кладбище непременно заставил бы меня выяснить – в чем там дело, а стать свидетелем сцены извращенного полового акта с трупом мне не хотелось точно.

Позже к нам наведывались еще какие-то маниакальные личности – один даже с небольшим хирургическим скальпелем и желанием непременно медленно отрезать пальцы на ногах женских трупов, предварительно коротко состригая с них неровно подросшие в гробу ногти. Но они произвели на меня гораздо менее тягостное впечатление, чем этот первый встреченный мной «разоблаченный» некрофил. А может быть, я просто стал привыкать к кладбищу.

Глава VI. Игры детства

Удивительно, но когда смерть совсем рядом, она вовсе и не кажется страшной. Наоборот, создается ощущение если и не приятельских отношений, то, по крайней мере, взаимной пользы и удобства сосуществования. И вовсе это не зловещая старуха с косой, а скорее, группка молоденьких веселых девчонок, которые водят хороводы и неслышно поют. Они невидимы, но иногда, вглядываясь в даль кладбища, кажется, я мог заметить их полупрозрачные руки, красочные венки на головах и уловить движение в ветвях качающихся деревьев. Что же здесь ужасного? Это молодость и жизнерадостность просто порхает веселой стайкой вокруг человека, постепенно затягивая его в свой хоровод нежными, но настойчивыми прикосновениями, и он кружится, а душа, не в силах совладать с собой, вырывается из тела и улетает все дальше. Наверное, это и есть ритм вечности, который только на мгновение прерывается, когда, празднуя появление новой жизни, девушки отпускают туда истомившуюся без физической оболочки душу.

Вскоре я совсем освоился на новом месте и очень полюбил утренние прогулки по кладбищу. Было в этом что-то очень умиротворяющее и заставляющее остро чувствовать бренность всего сущего. А вот к обеду становилось совсем некомфортно, словно посетители растревожили души умерших и те начинали собираться над кладбищем грозной тучей, стараясь дать понять, что все видят и слышат, но постепенно приходят в бешенство от невозможности в мире живых произвести даже тихий звук. Надписи на надгробьях, так интересовавшие меня в первые дни, теперь оставляли совершенно равнодушным. Разве что показалось необычным – насколько много здесь похоронено молодых людей, хотя я всегда считал, что кладбище – больше удел стариков.