Животные на кубке Аркесилая

С другой стороны, чтобы признать, что товар, взвешиваемый перед Аркесилаем, был чем-то иным, кроме шерсти, мы были бы вынуждены признать в нем твердое вещество в бесформенных, белых массах, способных быть сложенными. Способ приготовления сильфия, описанный древними слишком расплывчато, по-видимому, заключался в уменьшении количества сока в котлах и смешивании его с мукой, чтобы придать ему достаточную консистенцию и твердость[3]. Неизвестно, готовили ли сильфий в кусках или хранили в сосудах. Но если предположить, что использовался первый метод, то несомненно, обычным был бы кусок и, для предотвращения разрушения такого ценного вещества при транспортировке, мы бы позаботились о том, чтобы поместить его внутри мешков, вроде тех, что изображены на нашей картине.

Исходя из мотивов, которые я только что изложил, считаю, что должен принять взвешивание шерсти, предпочтительнее сбора сильфия. Мнение, впрочем, подкреплено свидетельствами древних, которые называют Ливию страной, богатой овцами: Λιβύη μελατρόφος[4]. Таким образом, человек, которому было поручено собрать сильфий, присутствовал бы в сцене перед нашими глазами только для того, чтобы своим присутствием дополнить картину богатства Кирены.

У птиц, летящих или сидящих на балке, нет ни голов, ни когтей, как у орлов и ястребов; их позы знакомы, и та, что быстро снижается, очень похожа на голубя, отчеканенного на монетах Сикиона. Поэтому мы верим, что видим голубей, которых, по словам Пачо, так много в Киренаике.[5]

Между балкой и весами пролетает, хлопая крыльями, большая водная птица с узким хвостом и вытянутыми назад ногами. Пачо еще раз свидетельствует, что во время своего путешествия он видел берега моря, усеянные аистами или журавлями, которые жили там большими стаями.[6]

За спиной правителя большая ящерица — еще один обитатель Пентаполиса. Ножки трона как у газели вполне объяснимы соседством с пустыней.

Нам остается только классифицировать обезьяноподобное животное и разновидность тигра, которые дополняют эту композицию. Мы скоро вернемся к ним, и они помогут нам раскрыть всю тему целиком.

В центре и под картиной мы видим один из сводчатых амбаров, распространенных в Киренаике, под наблюдением смотрителя ΦΥΛΑΚΟΣ. Там уже уложены три плетёных мешка, и двое рабов, каждый из которых несет по одному на плече, поспешно бегут. Слово ΜΑΕΝ, написанное довольно крупными буквами, находится перед первым носильщиком. Никаких надломов, никаких реставраций у надписи нет, поэтому она прекрасно сохранилась и завершена.

Может быть представлено несколько интерпретаций. Самым естественным и, вероятно, наименее справедливым было бы видеть в этом ΜΑΕΝ ливийское слово, совершенно чуждое греческому языку и, следовательно, необъяснимое. Вторым было бы поискать в нем два слова, например, ΑΜΑ ΕΝ[7], вместе в (понимании, движении) или ΜΑ ΕΝ. Третий вариант мог бы предложить преимущество большей простоты, ища в слове ΜΑΕΝ образование от примитивного Μάω, взятого в значении быстро нести; тогда ΜΑΕΝ было бы императивом Μάε с благозвучной буквой ν и обращением первого раба ко второму: Спеши!

Возвращаясь теперь к главному герою — царю, мы заметим его длинные волосы, его скипетр, образованный посохом, оканчивающимся ниломером с орнаментом над ним, очень похожем на диск, сопровождаемый уреем, характерными египетскими эмблемами Пта-регулирующего, и вполне применимого к киренскому правителю, взвешивающему на своих глазах продукцию своего государства. Лотос, завершающий его прическу, немного отличается по форме и деталям от египетского лотоса, но не настолько, чтобы быть неузнаваемым.

Такие отношения с Египтом не могут быть неожиданными в стране, расположенной недалеко от Нила, и под влиянием религиозных идей Барки и храма Аммона.

В середине балки и непосредственно на связующих звеньях, удерживающих весы, мы видим животное, формы которого, довольно грубо очерченные, ближе к киноцефалу, чем к любому другому четвероногому. Это не может быть тушканчик, чей очень длинный хвост, безусловно, был бы виден, в отличие от хвоста киноцефала, который легче спрятать. Голова тушканчика также намного более заострена, а ее поза более перпендикулярна. Кроме того, сходство этой обезьяны в позе и движениях её руки с обезьяной из Египта, считающейся живым и земным символом бога Тота Иерограммата, слишком поразительно, чтобы не быть сколько-нибудь весомым. Место, занимаемое киноцефалом в середине весов, также, по-видимому, выбрано не без умысла.

Наконец, маленькая пантера, лежащая под троном, символизирует Африку, как лев на Пунических картинах, или намекает на остров Фера, откуда уехали первые основатели Кирены.[8]