Живун

— Ох, и шкурка хороша! Настоящее «мягкое золото»! Молодец старик. Плана не имеешь, а государству помогаешь, — говорил он кому-то.

Няруй стоял у самого порога и, слыша эти слова, вдруг почувствовал, что пришел он сюда совсем зря. Ведь Понька мог при людях также хвалить и сданную Няруем шкурку голубого песца. Значит, шкурка теперь уже не тайна, она же побывала в чужих руках. Какой будет толк от того, если Понька и согласиться возвратить шкурку?

«Ну, и глупый же я, глупей авки,[30] — ругал себя Няруй, тяжело спускаясь по ступенькам крыльца. — Как же быть? Пойду, однако, завтра в контору. Председателю скажу, секретарю парторганизации скажу, хоть я беспартийный: „Беда у меня! Не знаю, как быть. Наверно, зря буду лыжи таскать“. Пусть назначат на другую работу».

С такими мыслями возвратился Няруй в чум, растопил железную печку и вскипятил чай. Выпив полчайника крепкого горячего чая, не дожидаясь жены, Омра лег спать.

* * *

Утром Омру Няруя вызвали в правление колхоза. Когда он вошел в контору, там сидели трое: председатель колхоза Аби Салиндер, сухощавый, тонкий ненец в коричневого цвета толстовке и в черных ватных брюках, секретарь парторганизации Ямбо Оковой и Афанасий Медведев.

Секретарь парторганизации пододвинул поближе к себе табуретку и пригласил Няруя сесть. Тот минуту потоптался у двери, потом как-то боком прошел между столами и сел напротив секретаря.

— Вот так, поближе ко мне, — сказал Ямбо Оковой, приветливо и испытующе глядя на Омру.

Няруй опустил назад капюшон малицы и стал поглаживать волосы.

— Ну как, товарищ Няруй, здоровье твое? — начал секретарь, открывая костяной портсигар. — Говорят, ты болеешь?

— Нет, я совсем не болею.

Ямбо Оковой, бесшумно постукивая папиросой по крышке портсигара, кивнул в сторону Медведева бритой головой.

— Вон заготовитель говорит: ты в последний раз пришел к нему с голубым песцом и все о чем-то сокрушался. Тебя чем-нибудь обидели?

Няруй отрицательно мотнул головой, глядя вниз и перебирая пальцами сорочку малицы на коленях.

Секретарь спокойно продолжал:

— А отчего ты новое обязательство взять отказался? Ты, Омра, один без обязательства остался.

— Это нехорошо, — вступил в разговор председатель колхоза.

Няруй, еще ниже опуская голову, пробормотал:

— Может, у меня нынче удачи не будет больше!

— Вот-вот, об этом он мне тоже говорил, — сказал Медведев.

Ямбо Оковой лег грудью на стол, спрашивая охотника:

— Что ты сказал? Удачи не будет?

— Ну да.

Аби Салиндер, перебирая на столе бумаги, улыбнулся.

— Чего выдумал…

— Это не выдумка, — ответил Няруй.

— А что?

Омра промолчал. Секретарь парторганизации встал с места.

— Да-а, мне теперь понятно.

Затем обратился к Медведеву:

— Он в последний раз хорошую шкурку сдал?

— Первосортную шкуру голубого песца.

— Ты, Омра, когда добыл его? — спросил Оковой, дымя папиросой.

— Давно.

— Как давно? В этот сезон?

— Нынче осенью добыл.

— Наверно, первая добыча?

Няруй еле заметно утвердительно кивнул головой.

— Э-э, вон что, оказывается! — удивился председатель колхоза.

— А что такое? — поинтересовался Афанасий Медведев.

— Так, так, — покачал головой секретарь, прохаживаясь между столами и глядя на Няруя. Потом повернулся к Медведеву: — У ненцев было суеверие, что первую добычу раньше окончания сезона сдать — удачи не будет. Это шаманская сказка.

— Не знаю, может, сказка, а может, правда, — ответил охотник.

— Да-а, выходит, еще плохо работаем, — задумчиво произнес Оковой и, встретив взгляд Омры, объяснил: — Я плохо работаю, товарищ Медведев плохо работает.

Омра Няруй выпрямился.

— Почему плохо работаете? Вы свое дело делаете, хорошо работаете.

— Нет, — возразил секретарь парторганизации. — Выходит, плохо работаем, недостаточно помогаем нашим людям освобождаться от разных суеверий, предрассудков.

— А сколько их было в ненецком народе! — произнес Аби Салиндер.

— Действительно, сколько было этих суеверий, — подтвердил Оковой. — Женщина шагнет через вещь — опоганила, сядэмам[31] жертву не принесешь — промысла не будет, человек заболел — злой дух вселился в него, надо шамана позвать… Эти предрассудки окутывали человека от рождения, как чадный дым костров в чуме, и помогали богачам легче обманывать народ.

Секретарь парторганизации сел рядом с Няруем, положил руку ему на колени.

— Теперь же кулаков да шаманов нет. Мы сами хозяева. Живем в колхозах, новую счастливую жизнь строим. Так? — и, взглянув охотнику в глаза, укоризненно сказал: — А ты, оказывается, веришь в разные выдумки.

Няруй опять поднял голову.

— Не я выдумал. Это наказ моего отца. Он, кажется, неплохим охотником был.

— Если верить всему, чему верили неграмотные, забитые наши отцы и деды, мы к коммунизму будем двигаться тюленьими шагами, — ответил секретарь.

Афанасий Медведев удивился:

— Из-за ерунды убивается. Я думал, он действительно заболел. Да знал бы я, что у Няруя есть несданная пушнина, давно бы проходу не дал.

— А почему ты, Омра, решился сдать шкурку первой добычи? — спросил председатель колхоза.

— Да-да, — присоединился Ямбо Оковой, — ведь ты, товарищ Няруй, квартальный план уже давно перевыполнил.

Няруй опять поднял голову.