Живун

Этот смешок и похвала, которую меньше всего ребята могли ждать от известного выпивохи, насторожили комсомольцев. Подумали, уж не раздобыл ли Гажа-Эль у Экси адресок какой. Халей-Ванька вызвался проследить, куда пойдет Гажа-Эль, а Вечка отправился к Эксе, может, что выудит у нее.

Хозяйку Вечка застал за растопкой печи. Увидев его, Экся обомлела.

— Ярка не вернулся еще? — спросил Вечка.

— Нет, нет… — Экся немного пришла в себя. Но маленькая Мотька в испуге спрыгнула с лавки, ухватилась за мамкин подол и, тараща глазенки на Вечку, хныкала:

— Я боюсь! Я бою-ю-юсь…

Вечка присел на корточки, поманил девочку пальцем:

— Не бойся! Подь ко мне. Как тебя звать?

Прячась в складках материнского сарафана, Мотька продолжала хныкать:

— Я бо-ю-юсь комсомольцев. Они бочонки и девчо-онок таскают…

Экся сердито пнула дочку.

— Цыц! Вот окаянная! Болтает всякое…

— Пускай, — снисходительно засмеялся Вечка. — Подрастет — сама станет комсомолкой. Станешь, да, Моть?

— Не-е-е, — девочка пуще прежнего заревела. — Мамка-а-а! Меня вместе с бочонком утащат!

Было женщине отчего потерять голову.

— Замолчи же, гадина! — не помня себя вскричала она и давай отвешивать дочке шлепок за шлепком.

Не спрашивая позволения, Вечка приподнял крышку кадки, догадавшись, что не все чисто у Экси.

— Вон в чем дело-то! Перестань шлепать девчонку! Тебе самой всыпать надо как следует.

Схватившись за голову, Экся завопила:

— Ой, беда-беда! Зачем полез без спросу?!

— Жди, когда скажешь! Богато живешь. Кто мог бы подумать. Эх, Экся, Экся… Ответишь по закону!

Женщина упала на колени, завопила:

— Я не виновата! Я не виновата!..

— А кто же! Мотька, что ль?

— Не мой сур, не мой! Ей-Богу!..

— Гажа-Эльки, да?

— Его, его, будь неладен! Принесло его на мою голову… Ой, что я — нет! Не его, — в отчаянии металась Экся.

— А чей же? Почему в твоей кадке?

— Навязали на мою душу… Гал пристал… Я не хотела… Уломал…

— Какой Гал? Их много в селе.

— Да Биасин-Гал! Пропади он пропадом. Сам трусит, а меня подставил, — голосила Экся.

— А не врешь?

Женщина подняла мокрое от слез лицо.

— Нет, миленький, нет! Правду сказала… Что же мне теперь будет?

— Разберемся! Вставай, чего ползаешь по полу. — Вечка помог Эксе подняться, скорчил рожицу все еще плакавшей Мотьке. Сострил: — Удачная получилась операция — попалась кооперация…

Глава четырнадцатая Сельская сходка

1

Спал Куш-Юр беспокойно. Мучили сновидения: то являлась Сандра, то Яшка, то Гажа-Эль в образе медведя, под конец даже Озыр-Митька приснился. Пробудился Куш-Юр в плохом настроении, от тупой боли ломило голову. Но, вспомнив о приезде Гриша, он живо вскочил, оделся, решил, что надо с утра встретиться с другом, — днем мало ли что помешает, да и Гриш может куда-нибудь отлучиться.

Гриша он застал во дворе, возле завалинки старого дома, на солнцегреве, в окружении братьев и родственников. Они дымили самокрутками и чему-то весело смеялись. Куш-Юр поморщился: целая сходка, поди, ему уже кости перемыли. Но хозяева встретили Куш-Юра дружелюбными прибаутками:

— О, идет, сельсовет — ни заря ни свет.

— Начальникам и богачам не спится и по ночам.

— Подходи скорее. Мы уже в сборе. Открывай сходку!

Куш-Юр усмехнулся, за словом в карман не полез:

— Сходка будет вечером. И не при вашем доме, а в Нардоме. — А потом уж и поздоровался. — Привет, мужики! А гостю нашему — самое большое «доброе утро!». С приездом! Узнал — появились вотся-гортские, и вот поспешил повидать.

— Спасибонько, — крепко пожимая руку Куш-Юра, Гриш радостно улыбнулся. — Ну и нюх у тебя. Как хоть ты так быстро новости узнаешь?

Куш-Юр поведал о ночном происшествии во дворе Абезихи.

Мужики, слушая его рассказ, гоготали от души. А Гриш встревожился.

— Вот лешак! — ерошил он в беспокойстве волосы на непокрытой голове. — Налижется, запропастится и нас задержит тут. А ведь осень…

Куш-Юр успокоил Гриша:

— Во всем селе не найдет выпивки — навели мы порядок. Так что не горюй… Ну, как летовали?

— Да всяко… — Гриш бросил взгляд на братьев, и Куш-Юр понял: о делах лучше с глазу на глаз, и перевел речь на другое:

— Комары не загрызли?

— Хватало…

— Сгинули небось?

— Пропали. Да мошки налетело. Ужас! Позлее тех поедников…

Гриш отвечал как-то нехотя. Ему хотелось побыть с Куш-Юром вдвоем, обсказать все, что так томит его. Почувствовав натянутость в разговоре, братья и родственники Гриша догадались, что лишние, и поспешили уйти.

Варов-Гриш отвел Куш-Юра за угол старого дома, на южную сторону двора. Там торчал из земли огромный высохший пень, похожий на врытую в землю кадку. Усаживаясь на него, Гриш сказал:

— Во, какие толстенные деревья-великаны росли когда-то здесь. Нам с тобой вдвоем не обхватить такое дерево.

— Мда-а. Многовечная была лиственница. И не гниет пень-то. Не один десяток лет, поди, стоит.

— Годов сорок, ежели по дому нашему судить. Корнями-то, чай, до самой преисподней дотянулся. По всему двору они расползлись. Живун, как все село наше, да и как мы все.

— Живун, да-а-а, — повторил Куш-Юр. И наступила неловкая пауза.