Живущая (СИ)

– Ты видела такую?! Больная она! Тут все больные! Так что ж теперь? Носись с ней, как с королевой!..

По правилам хорошего тона, я должна была что-то ей ответить. Но, вместо моего ответа, на столе остался недоеденный салат.

Выходя из кафе, в дверях я столкнулась с «ней». Она – это одна дама, моя «доброжелательница», которая вот уже несколько дней попадалась на всём пути моего передвижения по территории больницы. Но чаще всего мы встречались в лифте. Своим въедливым взглядом она, не стесняясь, изучала моё лицо, при этом её собственное лицо было сердитым и осуждающим. Похоже, появился человек, который меня невзлюбил. За что, – не знаю. Полагаю, за мою улыбку. Как назло, моё лицо улыбалось без перерыва, разве что разглаживаясь лишь во сне. Это было непринуждённо, не специально. Внутренняя любовь к Богу, к самой моей жизни – оставляла отпечаток во всей моей внешности. Что абсолютно не входило в планы моей доброжелательницы. «Разве в этой больнице разрешено улыбаться? – спрашивали её глаза, – вот умрёшь, тогда узнаешь», – поддакивали её чуть приподнятые острой дугой брови.

Что ж, люди все разные и судьбы тоже разные. Особенно, если человек сам строит свою судьбы. Окна моей палаты выходили на главный больничный вход, за ними были ворота, а там сновали люди. Однажды я обратила внимание на женщину, которая ранним утром спешила, видимо на работу, с невероятно сердитым, сонным выражением лица. «Эх, люди, люди, – захотела крикнуть я, – какие же вы несчастные, потому что не знаете, какие вы счастливые!».

Завтрашний день – вот что отличало этих двуногих, со спящим утренним мозгом, спешащих мимо областной противоопухолевой больницы на работу. Скорей всего мало кто из них задумывался о том, что за стенами этой больницы, которая, как на зло, пролегала на пути пешеходов, образовав транспортный тупик, находятся люди, видящие мир несколько иначе.

Нет, многие из нас не потеряли надежду, не умерли от страха, узнав о диагнозе, но всех нас отличало другое: мы подошли к границе. К границе жизни и того состояния, где находится пугающая неизвестность. И каждый, не смотря на количество палат в отделениях, таких же, как я, борющихся за жизнь соседок по койкам, оставался один на один с тем, куда всем людям на земле рано или поздно придётся шагнуть.

Я, имея от природы аналитический склад характера, присматривалась к женщинам, – некоторыми восхищалась, некоторым удивлялась. Особенно меня вводили в ступор читательницы новомодных романов. Наверное, я просто не понимала, что это один из методов отвлечься, убежать от своей реальности, забыть о личных переживаниях.

Да где мне тогдашней было это понять? Ведь моя, подаренная Богом жизнь, теперь в одно мгновение оказалась такой короткой, и каждая минута времени тикала с такой световой скоростью, что потерять её было преступлением. Больше нет времени на любимую мной сушённую рыбку, тыквенные семечки и креветки. Надолго засела в книжном шкафу моя любимая драматургия, – надеюсь, Шекспир, Шиллер, Шеридан… мне простят. Я не имею права тратить отведённое мне время на привычные радости жизни. У меня одна задача – выпросить. Выпросить жизнь. И я прошу – денно и нощно, во сне и в пути. Я не имею права подолгу болтать со знакомыми, у меня нет того времени, которое есть у них. Я прошу, кричу, шепчу.

«Я сильная! Я полна энергии! Я исцеляюсь!» – это моя ежедневная, ежеминутная мантра. Я руками тянусь вверх, наполняю себя светом, льющимся на меня с Небес. Я наполняюсь любовью моего Небесного Отца. Я исцеляюсь. Мой кошелёк толстеет от записочек с позитивными мыслеформами.

Я люблю тебя, жизнь. Я люблю вас, люди. Я люблю вас, мои дорогие девочки седьмого этажа отделения маммологии. Мне нравится общаться с ними, слушать их. Спасибо Богу, я не чувствую физической боли, – у меня есть все возможности дарить добро людям.

Это тяжело. Некоторых девочек забирают домой, понимаю – навсегда. Нет, их не выписывают жить, их просто забирают. Одной из них была Оля. Женщина лет пятидесяти приехала из соседнего крупного промышленного города. Вместе с ней её сестра – Валентина – стойкий, с большой внутренней силой человек. Помню как в послеоперационной палате, когда мои средства, отведенные на сиделку, закончились, она выносила моё судно. Мне было стыдно и неловко. Ничего не желающая слушать, скромно, не привлекая внимания, она всё делала так тактично и незаметно, как будто судно имело функцию самоопорожнения. Уверена, что Валентина не из тех, кто помнит такие мелкие детали. Но я-то помню, я-то не могу забыть, как в той своей стыдобе, когда находишься совсем один – беспомощный даже в вопросе туалета, её руки – незнакомые и, в принципе, чужие, не давали забыть, что добро в этой жизни существует.