Живущая

— Пусть ещё побудет. Хотя бы… пока я в туалет не схожу.

Медсестра поспешила меня успокоить и показала наполовину заполненную баночку:

— С этим у вас всё в порядке. Это из-за катетера такие ощущения.

И тут же влепила мне укол. Буквально через пару минут у меня всё поплыло перед глазами, появилась тошнота, переходящая в рвоту, и стал падать потолок. Видя всё это, зашедшая справиться о моём здоровье врач-анестезиолог, вызвала за штору медсестру и грубым шёпотом отчитала:

— Я её всю обколола. К вечеру будем забирать. Вы чего это?! — и, подойдя ко мне, продолжила: думали, ты беспокойство причинять будешь, вот и вкололи тебе морфин. Я же тебе самую лучшую анестезию ввела, не только тошноты, но и головокружения не должно быть.

Этот морфин измучил меня так, что я три дня, уже находясь в послеоперационной палате, жила на церукале. Но, не смотря на всю эту тошноту и головокружение, у меня была ещё одна проблема — я ужасно хотела есть. Девочки-соседки каждое утро в семь часов утра плотно завтракали перед химиотерапией. Одна из них была деревенская, вот она-то, кроме сала, мяса и яиц, кормила всех чесноком. Это непередаваемо. Я вообще не люблю завтракать, за исключением двух-трёх чашек кофе. И только к десяти часам утра лениво перекусывала первым бутербродом. А тут в такую рань я боролась с непреодолимым желанием есть чеснок. Голод меня терзал ещё несколько дней, потому как мне разрешалось употреблять только сырые яйца и бульон.

Должна сказать, хоть я и отказалась от ухода Галины Сергеевны, но от её внимания было не скрыться. В углу палаты возле окна лежала грузная пожилая женщина, которую Галина Сергеевна взялась поставить на ноги.

— Мои пациенты не должны залеживаться. Я деньги честно отрабатываю. Нечего валяться, чем быстрей встанешь, тем быстрей дело на поправку пойдёт, — она с силой приподняла, верней стащила с кровати недавно прооперированную женщину, — давай, давай, пройдёмся, расходимся.

Вес пациентки не позволял поставить её на ноги в прямом смысле слова, и медсестре пришлось крепко поднатужиться, чтобы та заняла вертикальное положение.

— И не кряхти. Тебе же лучше будет. Развалилась тут, как медведь в берлоге, — шутила она, поддерживая бедную женщину, помогая ей делать первые после операции шаги.

Вдруг несчастная пошатнулась и стала оседать.

— Эй, а ну-ка быстро в постель, — испуганно закричала Галина Сергеевна, пытаясь уложить свою подопечную на место.

Мы от страха все рванулись на кроватях, пытаясь хотя бы мысленно удержать нашу соседку. «Так и швы разойтись могут», — прошептала про себя одна из женщин, взглядом удерживая нас на местах.

Галина Сергеевна раздражённо вычитывала своей подопечной. Дескать, все люди, как люди, а эта слабая какая-то, нечего её трогать, а то потом проблем не оберёшься. Выходя из палаты, она профессиональным, строгим взглядом оглядела нас, почему-то задержав на мне внимание:

— Пришла сюда вся такая Мадам Брошкина, а теперь лежишь, как волчонок ободранный!

Ну что ж, стрекоза, волчонок… Ничего страшного, только б жить.

Тем более настал долгожданный день, когда профессор разрешил кушать парные куриные котлетки. Ах, эти котлетки, — я не могла дождаться прихода Марийки. Но она категорически заявила, что готовить их не будет. Работница столовой тоже наотрез отказалась налить тарелку горохового супа, дескать, не положено мне ещё на общий стол переходить.

Как говорится, голод не тётка и мне надо было что-то придумывать. И я придумала. Последний дренаж для оттока лимфы мне сняли, в общую палату перевели, пора и о еде позаботиться. Черепашьими шагами я добралась до лифта. Там уже легче — спустилась вниз. Делая вид, что просто прогуливаюсь, чуть переставляя ноги, побрела в соседний корпус в кафе. Только бы медиков из нашего отделения не встретить. Но мне повезло, в зале кафе никого из знакомых не оказалось, и я смело заказала гороховый суп, картофельное пюре и… селёдку. Все остальные дни я повторяла свой проторенный маршрут, пока меня не поставили на общий стол в столовой. Потом приехала Лора и прям там, в больнице пошила мне послеоперационный бандаж. Когда я её попросила купить колбасы, она пришла в ужас и замахала двумя руками. Узнав, что я уже на всю ем селёдку, ей ничего не оставалось, как топать в магазин.

На колбасе, селёдке и гороховом супе я восстанавливала свои силы и ждала выписки. Конечно, рассказывать можно много, но, если говорить откровенно, я была ещё слаба. Поэтому, когда случилась беда, физических сил, как оказалось, у меня совсем не нашлось.

В тот день моё настроение было приподнятым. Пришла Марийка, и мы втроём с лечащим врачом-интерном о чём-то весёло щебетали. Вдруг со мной что-то произошло, я не могу объяснить, как я это почувствовала, но неожиданно я начала плакать и проситься домой. Причём, домой не к себе, а в другой город — к моей родне.

— Я только посмотрю, как там они и сразу сюда, — умоляла я интерна, — мне главное Андрея и Сашу увидеть.

Как я уже говорила, моя привязанность к племянникам была очень сильной и любила я их, как своих родных детей.