Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

— Думаю, они приходили за мной. Я имею в виду агентов из особого отделения. Элдред предупредил меня, что два джентльмена сидят в автомобиле возле дома. Скорее всего это Блигенхаут с Септембером. На этот раз, вероятно, они явились не с обыском, как тогда, а хотели меня заарканить. И они уже знают о Руфи.

— Вот некстати! Откуда это тебе известно?

— Разве я не говорил? Они упомянули о ней перед самым уходом.

— Это опасно.

— Теперь надо ждать новых обысков и арестов, хуже того, они могут объявить чрезвычайное положение.

— Очень замаливая перспектива.

— Тогда по всей стране будет установлен строгий контроль. Сдается мне, сейчас самое разумное — скрыться на время. Я как раз направлялся к Руфи.

— Поехали ко мне.

— Я должен повидать ее. Кроме того, боюсь, что ты тоже на подозрении.

— Наверное. А как со школой?

— Со школой? Скажи нашему шефу, что я болен. Здорово болен и должен лежать в постели. Что-нибудь скажи. Де Ягер, вероятно, уже все знает, он поймет… Задним числом я попытаюсь раздобыть медицинскую справку.

— О’кей.

— Скажи, что я прошу извинения за уход со спортивного состязания. Или лучше не говори. А то он >< тебе намылит шею. Учителям не пристало убегать с занятий.

— А зачем ему об этом знать? Мы ушли на лекции в университет. Этого вполне достаточно. Ушли на лекции.

— Хорошо, тренируй свою богатую фантазию. Я пропущу несколько диен, так что, возможно, тебе поручат вести литературу в моем классе.

— Если начнется катавасия, может быть, и мне придется задать стрекача… Ну так что, подбросить тебя к Руфи? Мне как раз по пути.

— Ладно. И спасибо, что заезжал за мной в Грасси-Парк.

— Я получил лишь удовольствие, как сказала одна проститутка.

Эйб завел мотор, и они поехали в Рондебос.

Эндрю любил Эйба, знал его еще со времени учебы в средней школе. Сначала они были не очень близки, потому что Эндрю стыдился своего происхождения: ведь он вырос в Шестом квартале, да и кожа у него смуглая. Эйб воплощал для него все, чем гордился Уолмер-Эстейт. Белокурый, симпатичный, умница и из богатой семьи. Подружились они лишь в выпускном классе, когда Эндрю переехал к Мириам, на Найл-стрит. Оба окончили университет и преподавали в одной школе… Все-таки чудно, что Эйб придерживается таких политических взглядов, хотя и вышел из зажиточной семьи. Ему-то пара пустяков перейти заветную черту и разыгрывать из себя белого. Но Эйб был, пожалуй, еще озлобленнее, чем он сам. Трудился упорнее и жадно набрасывался на любой политический материал. Они были — и все еще оставались — добрыми друзьями с Эйбом и Джастином. Трудно все-таки понять, почему Джастин спутался с Браамом. Союз отнюдь не священный.

— Ты знаешь, Эйб, несмотря на все это, голова у меня забита сущими пустяками.

— Например?

— Когда полиция избивала толпу на площади, я видел, как один человек потерял ботинок. И я все беспокоюсь, нашел он его или нет. И меня почему-то одолевают воспоминания о детстве.

— Какая трогательная сентиментальность!

— По-моему, это своего рода эскепизм. Глупо вспоминать об этом, но когда мне было восемь, я получил пасхальное яичко и сломал стул.

— Пасхальным яичком?

— Нет, конечно. Ну, я сдаюсь… А потом я думал о Джастине.

— Он-то в самой гуще событий; носится с плакатами, и все такое.

— Ты не знаешь, к нему заходила полиция?

— Он будет глубоко оскорблен, если нет.

— Как Браам?

— Да, как Браам.

Они доехали до рондебосского фонтана и свернули на главную улицу. Машина остановилась возле огромного жилого дома. Эндрю вылез.

— Большое спасибо, Эйб. Если ты мне понадобишься, я позвоню.

— Ладно, дружище.

— Я буду здесь или у сестры на Найл-стрит.

— Хорошо.

— И передай мои извинения нашему дорогому патрону, «едва дыша, согнувшись раболепно»[9]. Скажи ему: «Мой добрый господин, меня в ту среду пинком почтили вы, на днях —плевком и обзывали псом»[10].

— Ладно, Шейлок[11]. До скорого свидания.

— Спокойной ночи, милый принц[12]. Позвоню тебе завтра.

— Хорошо. Большой палец кверху!

— Африка! Или лучше сказать — Izwe Lethu [13]. Так моднее.

Эйб хихикнул, отъезжая. Эндрю чувствовал себя много лучше. Этот разговор взбодрил его, как тонизирующее средство. Поднимаясь по лестнице к квартире Руфи, он насвистывал «Черного бычка».

Глава седьмая

В понедельник 28 марта миссис Нхлапо из Стеен-берга была ужасно расстроена, что у нее нет черного платья, в котором она могла бы пойти на похороны в Ланге.

Бен, живший среди матабеле, последний белый человек, знавший Лобенгулу[14], скончался в Пламстеде в возрасте девяноста восьми лет.

Браам де Врис был убежден, что сумеет сочинить эпическую поэму о Шарпевиле и Ланге — предпочтительно свободным стихом.

Вильберфорс Нксели, муниципальный констебль в Восточной Ньянге, решил уехать, после того как жители вторично пригрозили ему расправой.

Мириам Питерс собиралась на «Историю монахини» в кинотеатр «Кысмет», ибо всегда была горячей поклонницей Одри Хепберн.

Миссис Джон Фрейзер была страшно разочарована, что труппа «Рассветная» отменила постановку «Богемы», так как, по ее убеждению, цветные отличаются особой музыкальной одаренностью.