Живущие в подполье

- А что вы скажете об этих фашистах от искусства?.. - и, не дожидаясь ответа, он поспешил уверить присутствующих, что ему по плечу любое геройство: - Подложить бы бомбу в здание Академии и покончить со всей их породой!

Заметив усмешку Озорио, которая недвусмысленно говорила о презрении к его отчаянному, но безрассудному порыву, Релвас умолк, углубившись в свои мысли, и продолжал кивать головой, точно марионетка, когда ее дергают за веревочку и она без конца соглашается с тем, что никому не известно и о чем никогда не скажет.

В голове у Озорио и в самом деле созрел план. Но он предпочитал, чтобы сначала высказались другие, хотя и не скрывал, что придает событиям большое значение. Озорио не пощадил даже Сантьяго Фариа, превозносимого собратьями по перу как образец гражданственности.

- А что предлагает наша славная столичная литература? Любопытно было бы послушать.

Сантьяго Фариа грыз трубку, в его светлых глазах сверкали искорки затаенного гнева, и казалось, сейчас он повторит одно из своих любимых изречений: "Всегда ненавидят тех, кто достиг того, чего мы сами хотели бы достичь" или "Когда человек приобретает известность, он становится врагом для своих друзей", - тем не менее он сказал с кажущейся доброжелательностью:

- Что я предлагаю? Почти ничего и почти все: твердость и благоразумие.

- Благоразумие? Этим меня каждый день пичкают за обедом. И знаешь почему? Чтобы я им пресытился.

Надоел этот Озорио со своим бессмысленным подстрекательством. Только Релвас, уже забывший о его оскорбительной усмешке, ликовал. Наконец настал черед Васко:

- А ты что думаешь?

Суровость Васко уважали. Даже Озорио, обращаясь к нему, сбавил тон, и Пауло Релвас приготовился слушать, опершись подбородком на руки.

- Я думаю, надо действовать.

- И у тебя есть какая-нибудь идея?

- В идеях, к тому же захватывающих, у нас недостатка не ощущается. Таков уж наш темперамент онанистов.

Васко понимал, что этой фразой захлопнул перед Озорио дверь. И вдруг отчетливо представил себе, что это не фраза, не пустые слова, что главное не в том, чтобы срочно найти противоядие от озлобленности Озорио. Просто он откровенно высказал свою точку зрения и хотел, чтобы эту его искренность поддержали, чтобы она пошла на пользу делу. Поэтому непонятное молчание Озорио, который вдруг поник, задело и разочаровало его.

Слышно было, как в зубах Релваса, решившего подкрепиться, хрустят косточки молодого петуха. По тому, как вилка его замерла в воздухе, Васко догадался, что журналист придумывает ход, чтобы всезнающий Озорио не обвинил его в глупом бахвальстве. Все еще держа вилку над останками петуха, с таинственным видом Релвас поведал о трех друзьях, которые скрываются в ожидании, когда можно будет перейти границу. А пограничная зона кишит агентами тайной полиции, перейти границу можно, лишь воспользовавшись эмиграцией крестьян.

- Обязательно нужен предлог? - удивился Сантьяго Фариа, взгляд его снова стал спокойным и прозрачным, словно вода в ручье, он не мог упустить случая придраться к Релвасу.

- Предлог лучше, чем ничего...

Крестьянам удавалось пересечь границу, ведь нищета успевает далеко уйти, прежде чем ее заметят, и в сети полиции попадали другие. Требовались деньги и смелый опытный проводник, который переправил бы друзей Релваса через границу вместе с крестьянами.

- Начнем, разумеется, с денег, - едко заметил журналист.

Это относилось к Васко и Малафайе, "капиталистам" кружка, а также к Сантьяго Фариа, у которого только что вышла в свет еще одна книга; правда, Релвас не осмелился нанести удар открыто; некоторое время Васко внимательно наблюдал за собеседниками, особенно за настороженным и насмешливым Озорио, и едва выскочка Релвас умолк, с надменным видом обратился к нему:

- Лучше начнем с проводника. Может быть, вы возьметесь?

- Я?! - изумленный Релвас, зажав вилку в руке, ударил себя в грудь. Что это за шутки?

- А почему бы нет? - подхватил Сантьяго Фариа, воспользовавшись замешательством Релваса. - Разве во время алжирской революции вы не выдавали себя за араба, чтобы спасти арестованного оасовцами друга?

Релвас прикрыл глаза, изображая поруганную невинность.

- Ну и что?

- Стало быть, вам будет не трудно сойти и за контрабандиста.

И между ними разгорелся ожесточенный спор, который обычно примирял противоречия. Все сидели молча, насупленные, о событиях в Академии изобразительных искусств никто больше не упоминал. Пришедший последним Азередо, приветливо потрепав Васко по плечу, поздоровался со всеми и не получил ответа.

- Черт побери, что за похоронные лица?! Кто-нибудь скончался? воскликнул он.

Озорио не забыл об этом разговоре. Уже совсем поздно, после ужина, он постучал в дверь квартиры Васко. В застланной ковром гостиной Васко сразу заметил, что перед ним другой Озорио. Вернее, он старался быть прежним, но тщетно. Робкий провинциал был напуган тем, что видел вокруг себя: портьерами, мебелью, скульптурами. Удивление, почти ужас отражался в его совиных глазах, и он потирал руки, чтобы скрыть, что они дрожат от смущения.

- Дай мне чего-нибудь выпить.