Живущие в подполье

В крепости Сан-Жоан Батиста находилось в то время двести заключенных. Большинство из них были политические. Крепость стояла на отвесной скале, а у подножия скалы плескалось море, в сумерках вдалеке, выплывая из облаков, виднелся остров Пико, по одну сторону от крепости раскинулся хутор, примыкающий к деревне Бискойтос, дома казались темными, но два дома на вершине утеса, когда полуденное солнце падало на них, вызывали в памяти сверкающую белизну селений в Алентежо, по другую сторону возвышалась заросшая мхом гора Бразил с кратером потухшего вулкана; прежде чем вернуться на континент, Васко сходил к этой горе, только для того, чтобы проверить правильность своих впечатлений о ней, которые сложились за годы, проведенные в Ангре, и, спустившись с безлесого, совершенно голого склона, он обнял первое встретившееся ему деревце — несколько лет он не вдыхал запаха леса, не касался, не видел вблизи ни одного дерева, и, оказавшись на свободе, он в радостном порыве раскрыл объятия; гора Бразил и ее затянувшаяся, покрытая зеленым ковром рана поросли лесом, но он был так далеко, что деревья казались нарисованными и такими же нереальными, как и все, что можно было разглядеть из тюремных окон: гладкие склоны холмов, дорожка, петляющая между оградами фазенд, пасущиеся на лугу коровы, надменные и величественные, как богини, раскаленное, пылающее небо, порой, когда лето пьянило ароматом зреющих плодов, затянутое тучами, босоногие мужчины, которые ходили по холму, женщины в грубошерстных плащах с капюшонами — из какого мифа они явились? Двести арестантов. Полиция оторвала их от жизни и от семей, лишила газет и журналов, а потом, вероятно, чтобы спровоцировать бунт (который кончился построением на тюремном дворе, когда солнце стояло в зените, — ты помнишь, Шико Моура? — ружья, нацеленные в головы заключенных, и голос надзирателя, повторяющего: «Через пять минут с вами будет покончено, я дожидаюсь приказа»), им запретили даже читать книги и сожгли все томики, которые заключенные принесли с собой. Так прекратили свое существование «тюремные газеты»: «Казарма» в Ангре, «Ударник» в Пенише. А прежде собиралась редколлегия, номер подробно обсуждался от передовой статьи, посвященной серьезным проблемам, до странички юмора, потом наступал черед редакторов, иллюстраторов (они рисовали сами либо наклеивали на чистые листы бумаги вырезанные из журналов картинки) и, наконец, «наборщиков», наловчившихся воспроизводить литеры типографского шрифта. Когда номер был готов, его тайком передавали из рук в руки. Были и специальные номера, посвященные памятным датам, и экстренные выпуски, где новичков предупреждали об опасностях, знакомых опытным арестантам.

Крайне суровый тюремный режим и строжайшая дисциплина зависели от событий в Европе. Заключенные должны были вытягиваться в струнку, когда в камеру входил надзиратель. Даже темные деревенские жители, прислуживающие в тюрьме, покрикивали на заключенных, требуя, чтобы и их приветствовали: «Разве так вас учили строиться?» Пищу не принимал даже твой здоровый желудок, Шико Моура. Но мы заставляли себя есть, чтобы выстоять до конца. Во время первого же завтрака в крепости (ты обратил внимание, Васко, что море или Тежо были видны из окон всех тюрем, где ты сидел?) питье показалось Васко тошнотворным, противно пахнущим (он подумал, что теперь его всю жизнь будет мутить), и отказался от кофе, заявив, что с него хватит хлеба. Он съел хлеб, не притронувшись к кофе, и выпил стакан воды из-под крана, чтобы организм получил хоть какую-то жидкость. За несколько дней Васко похудел на восемь килограммов, в волосах появилась серебряные нити. Позднее ему разрешили готовить самому; он покупал у обслуживающего персонала продукты, варил большую кастрюлю супа, обычно из капусты, фасоли и картошки, и ему хватало его на несколько дней. И теперь, выйдя из тюрьмы, Васко не представлял себе обеда без супа. Даже Мария Кристина иногда говорила ему: «Ты бы последил за своим весом. Ничего с тобой не случится, если вместо обеда ты поешь простокваши и фруктов». Васко соглашался, обещал соблюдать диету. Но через несколько минут принимался с озабоченным видом рыскать по шкафам и в конце концов не выдерживал: «Ты не могла бы попросить приготовить легкий супчик? Им бы я и ограничился».