Живущий в ночи

Мой мозг был до такой степени воспален тем, что вытворяли кошка с собакой, я был настолько издерган событиями этой ночи, что был готов видеть сверхъестественное даже в самом обычном – в том, что не таило в себе никакой загадки. Мое сердце вновь пустилось вскачь, во рту пересохло и появилась горечь. Если бы ужас не приковал меня к стулу, я бы наверняка вскочил на ноги и опрокинул его на пол. Еще пять секунд, и я наверняка сделал бы из себя посмешище, но от позора меня спас Рузвельт. Либо он обладал более крепкой, чем у меня, нервной системой, либо больше моего сталкивался с необычным и умел отличать подлинно сверхъестественное от мнимого.

– Голубая цапля, – сказал он. – Прилетела на ночную рыбалку.

Голубая цапля была знакома мне не меньше, чем любая другая птица из обитавших в окрестностях Мунлайт-Бей, и теперь, после слов Рузвельта, я сразу же признал ее в нашем ночном госте.

Мистер Спилберг ни при чем. И «Парк юрского периода» – тоже.

В свое оправдание могу только сказать, что при всей грациозности и элегантности этого существа ему были присущи некая доисторическая аура и холодный взгляд рептилии, выдававшие в нем выходца из далеких времен, когда на планете царили динозавры.

Птица неподвижно застыла на краю пирса, пристально вглядываясь в воду. Внезапно она резко наклонилась, ударила клювом, словно копьем, черную поверхность воды, выхватила оттуда маленькую рыбешку и, откинув голову назад, отправила добычу в глотку.

Кому-то приходится умирать для того, чтобы жили другие.

Учитывая то, какой отталкивающий образ заурядной цапли нарисовало мое воображение, мне подумалось, не придаю ли я излишнего значения недавнему эпизоду с собакой и кошкой. Определенность породила сомнения. Приближавшееся ко мне прозрение растаяло, так и не превратившись в волну, а вместо нее в лицо мне ударил чарли-чарли растерянности.

Отвернувшись от монитора, Рузвельт сказал:

– За многие годы, прошедшие после того, как Глория Чан научила меня общаться с животными, – а для этого нужно всего лишь очень хорошо уметь слушать, – моя жизнь неизмеримо обогатилась.

– Уметь слушать, – эхом повторил я, подумав, сумел бы Бобби после такой фразы продемонстрировать свою способность поднимать на смех всех и вся.

Или, пообщавшись с обезьянами, он все же растерял изрядную часть скепсиса? Хотя постоянные перемены являются фундаментальным принципом, на котором базируется мироздание, некоторые вещи – вечны, и одна из них – непоколебимое убеждение Бобби в том, что жизнь состоит лишь из морского песка, серфинга и солнца.

– Мне было безумно интересно разговаривать с животными, с которыми я встречался, – сообщил Рузвельт таким тоном, будто делал доклад на симпозиуме ветеринаров. Протянув руку, он погладил Мангоджерри по голове и стал нежно почесывать у нее за ушами.

Кошка прижалась к его руке и довольно заурчала. – Но эти новые кошки, с которыми я общаюсь в течение последних двух лет или около того… Они открыли для меня совершенно иные горизонты и возможности общения с животными. – Рузвельт повернулся к Орсону. – И я уверен, что ты, барбос, не менее интересен, чем кошки.

Переступив с лапы на лапу и облизнувшись, Орсон изобразил типичное для обычной собаки отсутствие каких-либо мыслей.

– Послушай, псина, тебе никогда не удавалось обдурить меня, – сказал ему Рузвельт. – А после того как ты только что играл с кошкой, и подавно можешь не прикидываться.

Полностью игнорируя Мангоджерри, Орсон таращился на три кусочка печенья, лежавших перед ним.

– Ты можешь делать вид, что тебя занимает только лакомство на столе, но я-то знаю, что это не так.

Не отрывая глаз от печенья, Орсон тоскливо заскулил.

– Ведь это ты, старый разбойник, привел сюда Криса в первый раз. А для чего ты мог сюда прийти, как не для того, чтобы поговорить.

В канун Рождества два года назад, когда до смерти моей мамы оставалось меньше месяца, мы с Орсоном привычно болтались по ночным улицам города. Ему тогда только исполнился год. Как любая молодая собака, он был резвым и игривым, но в отличие от других щенков никогда не переходил границ дозволенного. И все же в юном возрасте Орсону иногда не удавалось ограничить свое любопытство, и он далеко не всегда вел себя так же достойно, как сейчас.