Живущий в ночи

Одно из самых странных помещений, окруженное лабиринтом коридоров и комнат меньшего размера, располагалось в центре нижнего этажа, куда еще не успела добраться пыль с поверхности. Это был огромный зал в форме яйца – метров сорок в длину и двадцать в ширину, сужавшийся к краям. Пол, стены и потолок этого помещения были покатыми, поэтому, когда я стоял здесь, мне казалось, что я на самом деле нахожусь в пустой скорлупе гигантского яйца.

Попасть сюда можно было через небольшое – размером примерно в половину человеческого роста – и круглое отверстие в стене. Судя по всему, в свое время оно закрывалось не дверью, а герметичным люком.

Приподнятый закругленный вход в помещение представлял собой своеобразный тоннель. Это обусловливалось толщиной стен яйцевидного зала – почти два метра прочнейшего армированного бетона, по которому сейчас скользил луч моего фонаря.

Все округлые поверхности внутри огромного яйца – и пол, и покатые стены, и овальный потолок – покрыты слоем необычного вещества – молочно-золотистого полупрозрачного стекла толщиной в пять или семь сантиметров. И все же это не стекло, поскольку оно обладает чрезвычайной прочностью и, если по нему постучать, отзывается глухим гулом трубчатых колокольчиков. Кроме того, на нем нет ни одного шва. Этот необычный материал тщательно отполирован и гладок, как влажный фарфор, но совсем не скользкий. Свет фонарика проникает внутрь его, заставляя мерцать и переливаться золотыми спиралями, рождает нежное свечение на поверхности этого покрытия.

Мы двигались по направлению к центру зала. Резиновые подошвы моих кроссовок тихонько попискивали, а когти Орсона цокали по гладкому полу, как маленькие поросячьи копытца.

Сегодня, в ночь смерти моего отца, в эту ночь ночей, мне захотелось вернуться на это место, где прошлой осенью я нашел кепку со словами «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД». Она лежала на полу, в самом центре огромного яйца, – единственный предмет, оставшийся во всех помещениях, расположенных на трех подземных этажах под металлическим ангаром.

Тогда я подумал, что кепку забыл кто-то из рабочих или инспекторов, наблюдавших за тем, как производится демонтаж оборудования, и ушедших последними. Теперь я знал, что все обстояло иначе. В ту октябрьскую ночь какие-то неизвестные, зная, что я решил обследовать эти помещения, тайком шли за мной по пятам, переходя с этажа на этаж, а затем проскользнули вперед и оставили бейсболку там, где я наверняка должен был на нее наткнуться.

Если все происходило именно так, то этот поступок следует расценивать не как попытку запугать меня, а как своеобразный приветственный жест, некую демонстрацию доброй воли. Шестое чувство подсказывало мне, что слова «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД» были каким-то образом связаны с работой моей матери. Через двадцать один месяц после ее смерти кто-то подбросил мне эту кепку, поскольку она являлась связующей ниточкой с моей мамой. Кто бы ни сделал мне этот подарок, он наверняка испытывал по отношению к ней глубочайшее восхищение и уважал меня хотя бы за то, что я ее сын.

Мне хотелось верить, что в не поддающемся разгадке заговоре, с которым я столкнулся, были и те, кто не воспринимал мою мать как злодейку и испытывал дружеские чувства по отношению ко мне. Пусть даже они не «почитали» меня, как говорил Рузвельт Фрост. Мне хотелось верить, что я имею дело не только с негодяями, но и с хорошими людьми. Теперь, узнав о том, какую роль сыграла моя мать в уничтожении прежнего мира, я предпочел бы получать информацию у тех, кто верил в то, что она руководствовалась лучшими побуждениями.

Мне не хотелось узнавать правду от тех, кто, глядя на меня, видел мою мать и выплевывал, словно проклятие: «Ты!»

– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросил я.

Мой вопрос отразился от противоположных стен гигантской скорлупы и вернулся ко мне двумя отдельными эхами – по одному с каждой стороны.

Орсон, в свою очередь, тоже вопросительно фыркнул, и этот звук пролетел над гладким полом, как шепот ветра по воде.

Ответа не дождался ни он, ни я.

– Я пришел не для того, чтобы мстить, – сказал я. – Мне это не нужно.

Ничего.

– И я не собираюсь предпринимать попытки связаться с властями за пределами города. Исправить уже ничего нельзя, и я принимаю это.

Когда эхо моего голоса умолкло, тишина в овальном зале сгустилась и стала плотной, как вода. Прежде чем снова нарушить ее, я несколько секунд молчал.

– Я не хочу, чтобы Мунлайт-Бей, а вместе с ним я и мои друзья были стерты с лица земли за здорово живешь. Единственное, чего я хочу, – это понять.

Никто не пожелал удовлетворить мое любопытство.

Что ж, отправляясь сюда, я заранее знал, что на слишком многое рассчитывать не приходится.

Я не был разочарован. Я вообще редко позволяю себе испытывать чувство разочарования по поводу чего-либо. Жизнь научила меня терпеливости.

Далеко наверху, над этими рукотворными пещерами, быстро приближался рассвет. Я не мог больше тратить время на Форт-Уиверн. Прежде чем укрыться от поднимающегося смертоносного солнца в доме Саши, мне предстояло заглянуть еще по одному адресу.